можно было использовать как ложе. Однако спать никто не стал, лишь растопили камин, чтобы приготовить пищу. Лошади, привыкшие к причудам хозяев, на свежий воздух и яркий солнечный свет отреагировали спокойно, уткнув носы в мешки с овсом.
Оказалось, что совсем рядом протекал горный ручек, его воды были заведены в специальную заводь, из которой можно было черпать воду, не боясь оскользнуться на крутых склонах. Напоив лошадей, путники напились и сами. Вода в их бурдюках начинала тухнуть, а талый снег не был таким же вкусным, как вода из источника.
С водопоя все вернулись в комнату с камином, чтобы погреться перед очагом и немного отдохнуть. Огонь тихо лизал камни камина, будто пробуя их на вкус. Паша устал молча созерцать эту странную трапезу, ему захотелось поговорить с Кассаром, который был столь же загадочен, сколь и разговорчив.
– А что Кассар может найти в этих шахтах, если другие гномы ушли отсюда? – начал Паша.
– О, другие гномы теперь больше любят песни ветра, чем шепот камня. Они взяли все, что дала им земля. Но она дает им не больше, чем людям. Гномы, которые ищут, всегда найдут, но Земля должна быть уверена, что отдает своему сыну.
– А люди разве не сыновья земли? – возмутилась Ясмина.
– Нет, вы дети пыли и ветра, морских брызг и небесного солнца. Мы – гномы, дети Камня и Великой матери Карнах, – гордо вскинув подбородок, заявил Кассар.
«Отличная пара, камень, способный зачать детей и неведомая женщина с солнцем в руках»: со смешком подумал Паша.
– То есть гному, который всегда живет под землей, она даст больше? – резюмировал Павел.
– Да.
– Если люди дети пыли и прочего, то чьи же дети эльфы? – вклинился Мигэль.
– Вы как люди, – спокойно ответил Кассар, – Только появились раньше. Я слышал истории о вас, их мне рассказала сама Земля. Ваши боги создали вас, отдав вам поля и леса, моря и реки. Но они не остались довольны, и тогда создали человека, оставив его править на поверхности Земли.
– А кто создал Землю? – Паша едва сдерживал себя, чтобы не перебивать гнома, пока этого не сделал разгневанный эльф.
Пашу не удовлетворяла ни одна из версий появления эльфов, людей и гномов, к тому же версия Кассара хоть и ставила людей выше долгоухих лесных жителей, однако гномов рисовала и вовсе, как сверх расу.
– Никто не создавал, Она сама себе мать. Она здесь была всегда, ровно на этом месте, – гном развел руками, упорно не замечая беспокойства со стороны собеседников.
Гном, сохраняя невозмутимость своего отца-камня, сидел и подкладывал скудные запасы дров в камин. Мигэль же, раскрасневшись, порывался что-то возразить, будучи явно несогласным с несправедливыми рассуждениями Кассара. Чтобы этого не произошло, Паша решил продолжить задавать вопросы, но так, чтобы не касаться происхождения рас.
– А боги, кто создал богов? Их тоже породила Земля?
– Нет, их присылают. Их всегда присылают, – Кассар затухал, было видно, что этот разговор начинает его утомлять.
– Кто же?
– Не знаю, Земля не говорила мне этого, – Кассар умолк, стало ясно, что разговор окончен.
Мигэль так и не решился ничего добавить, просто махнул рукой и отвернулся. Паша так же не стал давить на гнома. Глядя в огонь, он подумал: « Сколько еще незаданных вопросов я накоплю, пока доберусь до того, кто готов дать на них ответы?». Паша вновь задумался о своих целях и пути. Теперь он видел проблему не в отсутствие четкой цели, как таковой, а в отсутствии полноты картины мира. Если в родном мире было множество загадок, то не каждую из них хотелось разгадать. Уровень познания мира определял цели, которые могли бы быть достигнуты. Паша знал, что может приложить усилия, чтобы разбогатеть. Затем окунуться в выгребную яму политики, стать повелителем душ и тел. Даже если он не стремился к этому, он знал, что это предел его времени, его эпохи. И далее, чем за палаты тайных обществ, стены подземных лабораторий ему не зайти. Там был предел и выбор.
Здесь же выбирать было не из чего, потому что Паша не знал предела своих возможностей, не знал пределов этого мира. А значит, не знал путей к их достижению. Найти Еремея, лишь ступень. Как и убить сотни врагов, пробиться сквозь километры каменных стен. Но ради чего? Чтобы сделать этот мир лучше? Но станет ли он от этого лучше?
Логично было бы выбрать временной целью познание этого мира, благо она сошлась бы с выбранным направлением – Еремей вполне мог сойти за кладезь знаний. А Паша был как младенец в этом мире, с тем лишь отличием – у него не было родителей, которые могли бы его обучить и защищать, пока он учится. Однако у него уже были товарищи, которые, наверно, чувствовали себя еще беззащитнее, раз позволили ему распоряжаться своим временем и судьбами. Они доверились его стремлениям. А он не знал, чего может достичь этими стремлениями. Он, как маленький ребенок, который не боится разжигать огонь в квартире или выходить на проезжую часть, потому что не знает, чем это грозит, не знает, что такое смерть. Паша, безусловно, знал, что он смертен. Пожалуй, лишь это знание и отличало его от неразумного младенца.
В который раз, погрузившись в эти размышления, он пришел к простому выводу – повиноваться воле случая, черпая опыт в этом круговороте событий. А там, быть может, найдутся и цели, и пределы.
На следующий день они дошли до первого людского поселения в этих краях. Язык местных Паша даже не пытался понять, не представлялось возможности. Гном не хотел останавливаться в деревушках, а потому на пополнение припасов и общение с местными у отряда просто не было времени. Благо Кервин хорошо снабдил их, а потому голодать путешественникам не приходилось.
К вечеру второго дня они, как и обещал гном, подошли к городу Бьергун. Сердце города было обнесено деревянным частоколом с высокой насыпью. Сам частокол вырисовывал практически идеальный круг, а город разделяло на четыре равных части две дороги, пересекающихся в самом центре города. В каждой из четвертей города стояли длинные, широкие дома, очевидно, заселенные богатыми слоями населения. Как и в любом подобном поселении, селились люди и за стенами. Бьергун не был исключением.
Паша поймал себя на мысли, что такому сравнительно небольшому поселению совсем ни к чему столько ворот, а их было четыре. Теперь он оценивал города в первую очередь по их защищенности, хоть никогда и не бывал в осадах.
За хлипкие, толщиной около пяти сантиметров, ворота их
