Родина — одна...
— Значит, вы, гражданин Черевик, — благородный рыцарь уголовного мира? — улыбнулся иронично Дунаев. — Тонко задумывали и проводили операции, дескать, орудовал непрофессионал, дилетант. А сейчас, сидя все-таки здесь, ишь куда хватили: «Воры ведь уравниловку делают». Полноте, мимо, как вы изволили выражаться. Мы действительно не поверим в сказочку о разбойнике, которого якобы любил народ. Как же, он отнимал деньги только у тех, у кого они были... Хватит заниматься словоблудием!
— Гражданин капитан! «Медвежатником», фальшивомонетчиком, налетчиком и «мокрушником» я ведь не стал. «Домушник» я! И за это вы меня не кокнете. Вам-то какой вред от меня? Средний показатель на душу населения остался тот же, статистики я не испортил, мощь государства не подорвал. Наоборот, припугнул хапуг. Пусть знают, что им наказания не миновать. Мы жали на них с двух сторон — вы и я.
— Ну и «растрепуха» же вы! — не сдержался Забара.
— Не понял, — насупился Черевик.
— А что здесь непонятного? Свиваешь стальной канат, прядь к пряди, а одна — с дефектом. Если заметишь вовремя — делай вырубку, прозеваешь — весь канат в брак. Потому что может случиться беда: авария у горняков, нефтяников, рыбаков, альпинистов... «Растрепуха» вы и есть. Из-за вас я вынужден был переквалифицироваться из машиниста-канатчика в милиционера. Вы здесь разглагольствовали о мундире, товарищ капитан промолчал, а я отвечу вам прямо, по-рабочему. Слушая вашу болтовню, лишний раз убедился: правильно сделал, что надел милицейскую форму. Как и мои старшие товарищи, я буду свято беречь честь мундира. Не дам жить таким, как вы, по своим волчьим законам.
— Да, гражданин Черевик, мы решительно выступаем против вашей индивидуальной благотворительности, — подхватил Дунаев. — Вы настоящий грабитель. И не надо навязывать нам такую схему: вы украли у зубного врача, мясника, те — у государства и честных граждан, все идет по кругу. Если даже предположить, что все так и было, то вы все — экономические враги государства. А справедливость — это наша работа. С Осяком и Господчиковым мы разберемся и без вас, можете не сомневаться. Сейчас же надо выяснить все о вас.
— При первом нашем разговоре мне ясно дали понять, что мы сидим по разные стороны стола.
Дунаев поморщился.
— Так оно и есть. Но это отнюдь не означает, что мы ведем дружественные переговоры. Мы ждали от вас чистосердечного признания и раскаяния. Только это могло облегчить вашу дальнейшую участь...
— А тем временем сравниваете меня с опасными преступниками! — взорвался снова Черевик. — В группе всегда быть опасно, больше дадут. С меня достаточно и того, что десять дней радости на несколько лет испуга поменял. Буду поддерживать свое существование воспоминаниями о честном признании. Клянусь, пятерик свободы мне не видать! Я сказал все, лепить не привык, моя правда чистая как слеза.
— Не ехидничайте! — повысил голос Дунаев, но тут же взял себя в руки и сказал уже более спокойно: — Прекратите эту безответственную болтовню. Может, вернетесь в камеру, успокоитесь и все сами напишете?
— А я спокойный, — пожал плечами Черевик. — Потом, почерк у меня — хоть в аптеку неси, грамоте особенно не обучен. Лучше так: вопрос — ответ. Точно!
— Хорошо. Для начала такой. Как вы рассчитывали пользоваться облигациями Государственного трехпроцентного займа? Ведь серии и номера тех, что вы украли, могли быть известны в сберегательных кассах.
— Дайте мне этих облигаций на миллион рублей, и я очень быстро без особых осложнений буду иметь семьсот пятьдесят тысяч рублей. Всегда найдутся любители подзаработать.
— Барыги-скупщики? Ясно. Как вы намеревались реализовать все украденное на Черноморском побережье Кавказа?
— По этому вопросу мы не сможем с вами договориться. Да, кто-то там есть. Комиссионные он берет безбожные, зато сто процентов гарантии, что не засыплет. Его я не видел, прямого выхода у меня на него нет. К нему ведет очень длинная цепочка посредников. Вроде все какие-то родственники. Как-то в разговоре был такой шутливый намек: скорее найдутся свидетели, которые будут доказывать, что никто никому никакой не родственник, нежели свидетели, которые будут доказывать, что между группой этих людей существуют какие-то противозаконные связи.
— Значит, своих сообщников вы пока не хотите назвать? Так и запишем. В квартирах Осяка, Тищенко, Давидовского и Господчикова вы взяли порядочно. Естественно, возникает вопрос: где все это? Промотали, надежно спрятали или с кем-то поделились?
Черевик почесал заросший щетиной подбородок.
— На сухую бреете, гражданин начальник! Хватит рыть в моем направлении, инкриминировать мне грехи других.
— Придется расспрашивать подробно.
— Что, интересно, как все было?
— Да, и это интересно. Кто здесь, в Одессе, был вашим «ассистентом»?
— Обошелся собственными силами. Как было с Осяком и Господчиковым — вы уже знаете. Давидовский по телефону на улице громко разговаривал — я все подслушал. В квартиру на улице Чкалова попал, можно сказать, случайно. Вышел на вечернюю прогулку, меня остановил какой-то мужчина, попросил закурить. Слово за слово, а тут появился молодой человек в морской форме, тот мужчина и рассказал мне все о нем, назвал фамилию — Тищенко. Я сбегал
