— превратить простыни в белый халат. Не проморгай я с лестницей-стремянкой — пожалуй, сразу же сорвался бы на Черноморское побережье Кавказа. Да и вообще погулял бы какое-то время на свободе.
В итоге что же я имею? Болезнь, которая, как утверждают все врачи, не угрожает жизни, от ответственности за содеянное не освобождает, срок не уменьшает, но нагоняет страх, доводит до полуобморочного состояния, особенно при смене погоды. Характер с детства у меня был далеко не сладкий. И все эти переживания ничуть не улучшили его. У меня, по сути, никого не осталось — ни друзей, ни родных. Сына, конечно, Надя заберет к себе в деревню. А там... Стоит ли загадывать, как жизнь распорядится? Жалко детей, так жалко, что слов нет. А ведь все могло быть совсем по-другому, по-человечески. Теперь же... Теперь если сочинить хайку, как это умел делать Мастер, печальной она получится:
Ворованный чемодан — Это бесплатная, Но вынужденная дорога На Магадан.
О, как мне не хочется потонуть в пучине Уголовного кодекса! Там, в колонии, я буду читать его как увлекательный любовный роман, погружаться в мир, назидательно говорящий о наказании за совершение кражи личной собственности граждан. А утешать меня будет единственный каламбур, который я придумал собственными ослабевшими мозгами: утраченные иллюзии — это уже большое приобретение.
В самом деле, что я возьму с собой на тот свет? Последнюю непереваренную зековскую пайку, не сдобренную даже глоточком любимого коньяка? Кстати, он расширяет сосуды, и в моем теперешнем положении с точки зрения медицины глоток коньяка зачастую просто необходим. Точно! Но там его не будет. Мимо! Только звон в ушах. От дистонии и лобовой комариной атаки. Вот и вся музыка. Вместо любимого «Полета шмеля» — укус гнуса. Укатили «богатые деньки», о них одно воспоминание — сладкая слюна...
Черевик наигранно зевнул, похлопал ладонью по рту...
— Мой багаж быстренько растрясется, похудею. Будет портрет не для первой страницы газеты, а для последней — под рубрикой: «Из зала суда». Точно!
Дунаев, спокойно выслушав длинный монолог Черевика, закурил новую сигарету.
— Пока он не состоялся, признайтесь нам, как проникли в квартиру гражданина Осяка. Участковый инспектор предполагает, что вы сумели открыть замок входной двери универсальным ключом.
— Верно, был у меня универсальный ключик, подошел к замку. Потом я выбросил его, чтобы не вводить себя в искушение. Вдруг подвернется еще такой случай? Что я хочу сказать про зубного врача Осяка? Он в золоте купался. За коронки и мосты содрал с моей жены десять шкур. Вот я и решил часть нашего семейного бюджета компенсировать. Пусть Осяк не врет, не так уж я его и обидел.
— Мы много говорили о «фомке» сложной конфигурации. Хотелось бы увидеть этот необыкновенный воровской инструмент. Где вы его спрятали? Повторяю, суд будет все учитывать.
— Да спокойно лежит в моей мастерской, — махнул рукой Черевик. — Хоть сейчас могу показать. «Фомка» состоит из трех деталей. Я их приспособил для основной работы. Сами по себе они вполне безобидные вещи, подручное средство медника-жестянщика. А за несколько секунд можно собрать «в кучу», и тогда это уже первоклассный инструмент «домушника». Прошу отметить в протоколе: свое изобретение я не рекламировал, о его существовании ни одной сомнительной личности не говорил, никому не показывал, добровольно передаю в руки нашего правосудия.
— Хорошо. С Осяком более-менее все ясно. Пойдем дальше. Что привело вас на квартиру гражданина Господчикова?
— А-а, король одесских мясников!.. Я пришел пообедать в ресторан железнодорожного вокзала. Кстати, рекомендую вам при случае посещать именно это заведение общественного питания. Кажется, для пассажиров, которые вечно спешат, будут готовить кое-как. Ан нет, кухня одна из лучших в Одессе.
Так вот, пришел я в ресторан. За соседним столом расположился Жора со своей любовницей. Между черной икрой и заливной осетриной начал излагать план на вечер: в какой еще ресторан поведет свою кралю, чтобы было все по-человечески, как они потом голубками залетят в его гнездышко на Пролетарском бульваре, благо жены и сына в ближайшие двое суток не будет дома. Но перед тем, как поворковать, он, король одесских мясников, выкупает ее, королеву любви, в шампанском, отбеленном свежим молоком.
Вот теперь и скажите мне: как было не помешать такому кощунству? Даже не знаю, зачем Жора заявил в милицию? Взял я у него мелочь, на каких-то шесть-семь тысяч, а там у него... У Жоры правило: товары широкого потребления рассчитаны на узкий круг покупателей, ему спутать собственный карман с государственным — раз плюнуть.
Конечно же на его квартиру должен был пойти не вор-одиночка по кличке Циркач, а целая группа работников БХСС. Странно, почему до сих пор «деятельностью» мясника и его жены никто, кроме меня, не заинтересовался. Ведь то, что они хапуги, написано на их лицах плакатными буквами. Они все покупают и все продают, даже свою совесть. Точно! Продадут своих и чужих. Нас. А мы — соотечественники, Родина у нас одна. Все может быть разным, а
