когда-то она была деревенщиной.
— Руби! Господи, я так рада тебя видеть! Элен! Томми! Вот это сюрприз! Что вы тут делаете?
Я не слышала голоса Грейс давно, около полутора лет, и я не могу сказать, что была рада его снова слышать.
— А я-то думала, когда у лисы хватит наглости снова сунуться в курятник, — пробормотала Элен.
Ох уж эта Элен со своими присказками! Ну как ее не любить?
— Я даже не знаю, с чего начать, — лепетала Грейс.
Она что, действительно не замечала ледяного приема, который ждал ее в этой комнате?
— Руби, ты должна мне обо всем рассказать! Томми! Ты так вырос! Сколько тебе уже лет? Три? Ах, Элен, поверить не могу, что ты здесь! Как Эдди?
— Воюет во Франции, — ответила Элен.
— А Монро?
— Все еще жив.
— Готовность пятнадцать минут! — раздался за дверями крик. — Пятнадцать минут!
— Пятнадцать минут! — Грейс закатила глаза. — Ну ладно тогда. Слушайте, заходите ко мне в номер после выступления?!
К ней в номер?
Когда Грейс ушла, Элен закончила с моим гримом. Мы не говорили о Восточной Танцовщице. Я была напряжена. Я должна была выступить не просто хорошо — идеально.
К занавесу я шла одна, потому что Элен выдвинула единственное условие: Томми не должен видеть моего выступления. Я не понимала почему — парнишка только что наблюдал за тем, как она меня пудрит. Но раз она того хочет, пусть так и будет.
Я пообещала ей, что, когда я выберусь из лагеря, мы будем вместе, и я свое обещание выполнила. Это ей было полезно. Этот ее мальчуган… Он выглядел так, что было понятно: ему надо держаться подальше от ее семьи.
Заиграла моя музыка. Я взяла шар и выплыла на сцену, под голубоватый свет. Кожу покалывало от ощущения мужских взглядов. На пару мгновений атмосфера в зале накалилась, и это придало мне уверенности в том, что я смогу вернуться в форму гораздо раньше, чем думали Ли и Сэм.
Когда я возвращалась за кулисы, мимо проскочили китайские комики Минг и Линг, оказавшиеся отцом и сыном, наполовину филиппинцами, наполовину ирландцами. Они потрясли публику «Йодлем с берегов Янцзы».
Элен с Томми встретили меня возле занавеса, где Элен избавила меня от шара и протянула халат.
Когда пребывающие в эйфории от успеха комики вернулись со сцены, нам навстречу вышла фигура в дурацком наряде и головном уборе. Многочисленные золотистые украшения бряцали и звенели при каждом шаге. Это была Грейс.
Перед ней все расступались, как перед царицей Савской. Она нам кивнула: «Благодарю, холопы, за ваше поклонение».
С ума сойти!
Она фальшиво улыбнулась, подняла руки и выплыла босиком на сцену. Я осталась, чтобы посмотреть на нее.
Что за нелепица был этот ее номер! Она переделала его из того, что танцевала в «Алоха, мальчики!». В этом танце были перемешаны все стереотипы, существовавшие относительно восточных культур. Но публика была в восторге. А эти ужасные длинные ногти? Какая глупость! Может, я и любила носиться в облаках славы, но я никогда не покидала своего тела. Вот почему я могла танцевать обнаженной! Возможно, Грейс и превосходила меня в технике танца, но мой танец был наполнен страстью! Ну хорошо, давайте будем называть вещи своими именами. Мои движения дышали сексом. Не удивительно, что Элен не хотела, чтобы Томми видел мои выступления.
— Похоже, все возвращается на круги своя, — тихонько произнесла Элен, и я услышала в ее голосе зависть.
— Ну уж нет! — Я сжала ее руку.
— Феникс восстанет из пепла! — провозгласила Элен.
Еще одна поговорка! И весьма к месту.
— Боже, Элен, как хорошо, что ты со мной! — Я улыбнулась ей.
Элен упорно не хотела идти в номер Грейс после выступления.
— Почему мы должны перед ней пресмыкаться? — бурчала она. — Пусть она идет к нам.
— Нет уж, мы сходим к ней. Хочу послушать, что она расскажет.
— Хорошо. — Однако было понятно, что ничего хорошего Элен в этом не видит.
Через пять минут мы уже стояли у дверей Грейс. Она была красива, как всегда, даже бигуди под косынкой ее не портили. Она предложила сесть на кровать и опереться на подушки, как будто мы все еще были лучшими подругами.
Гадость какая!
Но мы все равно это сделали. Томми держался изо всех сил, но все же уснул, растянувшись у нас на коленях.
— Нам так много надо друг другу сказать, но сначала расскажите: как вы попали в «Китайское рагу»? — спросила Грейс.
Может быть, она и научилась изображать из себя утонченную даму, но ума с тех пор, как мы познакомились, у нее не прибавилось.
— Я написала всем своим друзьям, — начала я рассказ, стараясь говорить безразлично. — В надежде, что кто-нибудь сможет мне помочь. — Грейс вздрогнула. Я продолжила: — Я писала тем, с кем работала, и даже журналисту-сплетнику Эдду Салливану…
— Мерзавцу, который выдал Дороти Той? — презрительно бросила Грейс.
— Представляешь, мы жили с ней в одном доме и не знали, что она — япошка! — воскликнула я.
Грейс поморщилась. Мне было очень неприятно использовать это слово, но я должна была видеть ее реакцию.
— В общем, почти все ответили, что ничем не могут мне помочь. Некоторые даже не потрудились этого сделать. А Элен — единственная из нашей компании, кто писал мне, пока я была в Топазе.
— Мы переписывались все это время, — добавила Элен. — Мы очень близкие друзья.
Грейс перегнулась через меня и коснулась ее руки.
— Ты же сама посоветовала мне не писать Руби! Это ты сказала, что у нас могут быть неприятности из-за переписки с ней — с япошкой! Именно так ты сказала! И добавила, что особенно опасно это мне, потому что я жила с ней в одной квартире.
— Как скажешь! — Элен отдернула руку.
— Именно так я и говорю!
— В рассказ о тигре можно верить, только если его подтвердят три свидетеля, — изрекла Элен.
Грейс вскочила. Тапочки Томми упали на пол с мягким стуком. Она села в изножье кровати.
— Значит, мое слово против твоего?
Элен отвела взгляд. Грейс осунулась. Какая прекрасная актриса!
— Поверить не могу. Что я тебе сделала? — спросила она.
— Ты навредила нашей подруге! — Элен вздернула голову.
— Это не я…
— Расскажи кому-нибудь другому, Грейс.
— И что это должно значить?
— Думаю, ты и сама знаешь.
— Ты говоришь об этих слухах? — спросила Грейс, в голосе которой с каждым словом звучало все больше разочарования. — Ты поэтому мне не писала?
— Ну почему, я написала тебе письмо, — ответила Элен. — И сделала для тебя больше, чем ты для Руби.
— Ты же
