Приезжай, пожалуйста, просто побудь со мной.
И — плевать, пожалуй, что будет со мной потом.
(Юлия Вергилёва)
Москва, “Крокус Сити Холл”, восемь лет спустя
Зрители уже расселись по своим местам, заполонив концертный зал буквально под завязку. И хотя отсюда, из VIP-гримёрной, невозможно было расслышать ни звука, всё равно мне казалось, что я улавливаю радостный гул толпы. Более шести тысяч человек в даный момент нетерпеливо ожидали начала представления и предвкушали грандиозное шоу…
Макс, одетый в концертный костюм, сидел перед зеркалом и покорно дожидался, когда юная гримёрша Танечка закончит колдовать над его лицом и причёской. Я тем временем аккуратно расправила на вешалке другой его костюм: в середине шоу концепция менялась, и Макс снова должен был переодеться. Первая часть концерта — строгая классика. Вторая часть более неформальная: эстрада, рок, саундтреки… и, конечно же, главная фишечка сегодняшнего выступления — дуэты.
— Максим Милошевич, я закончила, — проговорила Танечка с придыханием, откладывая пудру и спонж на гримёрный столик.
— Спасибо, милая, можешь отдыхать пока, — он послал ей воздушный поцелуй, чем вогнал бедняжку в краску: девушка смотрела на него, как на реальное божество, замирая от почтительности и благоговения. Я быстро спрятала улыбку, чтобы не обидеть ненароком эту крошку. Бочком-бочком, как краб, гримёрша проследовала к двери.
— Макс, — раздалось по трансляции из настенного громкоговорителя, — десять минут до начала. Будь готов!
— Всегда готов, — машинально отозвался тот, хотя помощник режиссёра не мог его слышать.
Я подошла к мужу и положила руки ему на плечи.
— Волнуешься?
— Есть немного, — помолчав, откликнулся он. — Не за себя, а за…
— Понимаю, — я действительно поняла, что он имеет в виду. Впервые в шоу Макса принимало участие столько талантливых музыкантов со всего мира. И пусть большая их часть являлась друзьями и даже членами семьи, всё равно от подобной ответственности ощущался лёгкий мандраж.
— Всё будет хорошо, — заверила я. — Они — крутые профи. Не подведут…
Он взял меня за руку и благодарно поцеловал в ладонь. Я с трудом сдержалась, чтобы не провести по его щеке привычным жестом — побоялась испортить Танечкины труды. Зато не удержалась от шутки:
— Слащавый ты какой-то, подкрашенный весь, подпудренный, как баба… Одно слово, румын!*
— Вот за что я тебя люблю, китаёза, — вздохнул Макс, поднимаясь со стула, чтобы идти на сцену, — так это за прямолинейность. Хоть бы подольстила раз в жизни для успокоения…
___________________________
*Немного изменённая цитата из фильма Алексея Балабанова “Брат-2”, которую произносит один из героев в адрес Филиппа Киркорова.
Я не пошла в зал. Мне хотелось наблюдать за концертом изнутри, из-за кулис, чтобы ощущать сам пульс этого шоу. К тому же, Макс возложил на меня несколько организационных моментов, связанных с приглашёнными артистами… некогда было сидеть и расслабляться, посмотрю потом в записи — один из центральных телеканалов всё равно должен был вести съёмку.
Но самое начало концерта я не согласилась бы пропустить ни за какие деньги!
Я обожала этот момент: когда Макс быстро выходил из-за кулис и устремлялся к стулу, поставленному посреди сцены, где его уже дожидалась любимая виолончель, а публика взрывалась восторженными приветственными аплодисментами. Макс сдержанно кланялся зрителям, а затем усаживался на стул, устраивал виолончель между колен, и… начинала твориться Магия. В тот момент, когда он взмахивал смычком и впервые касался им струн, я ощущала это пронзительное прикосновение самим сердцем.
Вот и сейчас, глядя на мужа, такого серьёзно-сосредоточенного, погружённого в себя (это потом, разыгравшись, он начинал выдавать настоящий драйв, сшибая наповал своей энергетикой и харимзой, вовсю контактируя с публикой мимикой и взглядом, отпуская беззаботные шуточки в перерывах между музыкальными композициями), я почувствовала, как невольно замираю в сладком нетерпении.
Первым номером концерта был “Caruso” Лучо Далла.
Макс играл с закрытыми глазами, пока ещё отстранённый и далёкий от публики. В целом мире для него сейчас существовала только его виолончель — и звуки, которые она издавала. Казалось, он не замечает даже аккомпанирующего ему симфонического оркестра. В такие моменты я начинала невольно ревновать, хоть это было и глупо. Просто, когда Макс играл вот так — полностью растворившись в музыке — то, казалось, забывал обо всём на свете. В том числе и обо мне… И в то же время я не могла на него насмотреться, наблюдая за ним из-за кулис и затаив дыхание.
Родной, знакомый до чёрточки, такой привычный… я могла предугадать практически каждый его следующий жест. Но он по-прежнему оставался для меня самым привлекательным мужчиной на свете. Самым желанным. Самым любимым. Который научил меня простому и важному — любить самой.
Я привыкла к тому, что за всё в этой жизни приходится платить, порою весьма недёшево. Макс нередко говорил мне, что я расчётлива… Что ж, это было справедливо. Я не верила в человеческое бескорыстие и думала, что за любовь тоже непременно нужно будет расплачиваться. Чем больше любовь — тем выше цена, тем больнее жертва. А я… я просто не хотела больше этой боли, я так от неё устала!.. Поэтому и убегала со всех ног — от себя, от Макса и от нашей отчаянной любви…
Он заставил меня поверить в то, что не всё в этой жизни имеет свою цену. Можно просто любить — здесь и сейчас. Безусловно. Безоговорочно. Бескорыстно. Нежно и горячо, ничего не требуя взамен. Главное — искреннее желание быть с любимым человеком.
Я же всё время боялась проявить слабость. Боялась показаться зависимой, несамостоятельной и… неидеальной. После того, как мы поженились, я не сразу перестала грузиться на тему, что я плохая жена, плохая мать, что я не оправдываю его ожиданий… С самой школы, когда я так глупо, отчаянно и по-детски влюбилась в этого музыкального мальчика, удивительно непохожего на остальных, мне казалось, что я его недостойна, что я — не его поля ягода… И даже когда, взрослея, я начала понимать, что он увлечён мною именно как девушкой — мне всё равно страшно было до конца в это поверить.
Потребовалось немало времени на то, чтобы Макс убедил меня в обратном. Он сказал, что любит не мою идеализированную отретушированную версию на страницах журналов. Он любит меня такой, какая я есть, даже со всеми моими мнимыми несовершенствами — с плохим настроением, немытыми волосами, кругами под глазами после бессонных ночей, с отсутствием маникюра и макияжа.
…Макс уже заканчивал играть “Памяти Карузо”, когда завибрировал мой телефон. Я посмотрела на определившийся номер и поспешила в одну из гримёрных.
Милош Ионеску и Лучана дожидались меня там. Я быстро скользнула взглядом вокруг, чтобы убедиться, что в гримёрку доставили всё необходимое — воду, свежий сок, фрукты — и только потом, расслабившись, подошла, чтобы поприветствовать родственников мужа.
