Он ошибался.
Мальчик и девочка стали лгать друг другу с самого начала. На самом деле она была не целительницей, жившей в помещичьем доме, а дочерью барона, который умер несколько месяцев назад. Он, в свою очередь, был не учеником алхимика, а убийцей, который отравил барона по приказу секты. Их дружба родилась благодаря неведению. Девочка хорошо заботилась о нем, и вскоре он поправился, а потом остался ей помогать. Они проводили дни, гуляя по помещичьим землям, залезая на грушевые деревья и разыскивая клад в каменных колодцах. Он не связывался с сектой. Он не возвращался в гильдию.
Он нравился слугам, потому что, в отличие от большинства подмастерьев, не важничал и не задавался. Однажды вечером он случайно услышал их разговор о том, что молодая хозяйка устраивает пир для двадцати трех юных студентов. Это число показалось мальчику странным.
Оно было ему знакомо.
Он прибежал туда слишком поздно – и в то же время недостаточно поздно. Он увидел, что его братья и сестры по гильдии повалились на стол, отравленные ядом без вкуса и запаха, который он из чистого любопытства создал в мастерской помещичьего дома. Они понесли наказание за убийство барона, которое лежало лишь на его совести и ни на чьей другой.
Когда девушка в маске подошла к последнему из гостей, который еще дышал, мальчик бросился вперед без раздумий. Он спас брата, который однажды попытался убить его. Он убил девушку в маске, которая пыталась его спасти. Ее последние слова были вопросом: «Он мертв? Призрак мертв?»
Мальчик солгал.
– Что касается остального, – проговорил Акира, – это уже не так интересно. Вы все и так знаете. Ограбления купцов. Путешествия по королевству, из тюрьмы в тюрьму…
– Ты не солгал.
Мгновение тишины.
– Когда я проверял в последний раз, я был еще жив.
– Но Призрак умер. – Хэсина представила Акиру ребенком. Мальчиком, которого поглотила борьба. Она не знала, каково это – быть сиротой или убийцей, но она понимала, как легко можно перенять чужие ценности. – Он умер, когда ты перестал считать это имя своим. Именно поэтому ты не прикасаешься к оружию, задаешься вопросами и думаешь собственной головой. – Она перекинула руку через край кровати и положила ладонь ему на затылок. – Поэтому теперь ты Акира.
– Вы уверены? Можно похоронить тело, – проговорил Акира, – но кости никуда не денутся.
Это неправда. Но какое право она имела утверждать, что правда, а что ложь?
– Покажешь мне свою татуировку? – спросила Хэсина. Она не знала, куда делось ее стеснение, и ей было все равно. Она уже призналась Акире, что наблюдала за тем, как он спит.
Акира ничего не ответил.
– Это будет справедливо, – строго добавила она.
– Это некрасиво.
Тогда ее спину можно было назвать уродливой. Татуировка – цветок, вырванный с корнем и сжатый в кулаке, – показалась Хэсине почти что благородной. Она тянулась от плеча Акиры до изгибов его нижних ребер. Он напрягся, когда Хэсина накрыла руку, изображенную на его спине, своей ладонью.
Хэсина задумалась о том, какими разными способами можно рассказать историю. Можно чернилами нанести ее на кожу. Вышить на шелковых ширмах. Потом она представила, как ее отец отрубает голову императору. Как преследует пророков. Как строит на крови новую эпоху. Как возводит трон на костях.
Если она была способна принять Акиру, но не могла сделать этого для собственного отца, означало ли это, что она ужасная дочь?
– Не спите? – спросил Акира некоторое время спустя.
– Думаю.
– Спите, – проговорил Акира. – Мысли могут подождать.
Ничто не станет ее ждать. Королева должна быть быстрой. Королева не может стоять на месте, пока люди и события проносятся мимо нее. Но это уже произошло, и, хотя без потерь не обошлось, Хэсина выжила. Поэтому она послушалась Акиру и закрыла глаза.
* * *
Наступило утро. Потянувшись, Хэсина почувствовала, что кожа на ее спине стала эластичной. Боль больше не сковывала движений.
«Мазь помогла», – хотела сказать она, но Акира уже ушел. Единственным ощутимым доказательством того, что он ей не приснился, была баночка, стоявшая на полу. Хэсина приложила руку к губам, но в следующую секунду опустила ее. Наступило утро. Пришла пора снова стать королевой и остановить резню, поглотившую город.
Она оделась и заколола волосы без помощи Мин-эр. Нанося на губы киноварь, она закаляла свое сердце. Покрывая скулы мерцающей пудрой из крылышек стрекозы, она затачивала свои слова. Сейчас ей предстояло выявить пророков и успокоить народ, но это станет лишь первым испытанием. Следующее – изгнать ненависть из людских сердец – обещало быть еще сложнее. Возможно, с ее стороны было наивно думать, что она вообще сумеет с этим справиться.
Хэсина захлопнула пудреницу. По крайней мере, она пока что не стала циничной. Ее правление только началось, и единственным талантом, которым она могла похвастаться, было упорство. Она должна была воспользоваться им в полной мере – ради Серебряной, ради Мэй и ради всех пророков, которые жили в королевстве.
Доведя свою маску до совершенства, Хэсина вышла из дворца через зал небесной морали. Во дворе, по которому стелился туман, ее ждали выстроившиеся в два ряда стражи. Они стояли у паланкина, напоминающего шкатулку для драгоценностей. Он был сделан из лакированного палисандра, а под ручками виднелись круглые нефритовые вставки с императорским гербом: водяной лилией, которую оплетает змея.
Паланкин не был крытым, и Хэсина осталась этим довольна: она хотела, чтобы люди видели ее своими глазами. Но когда они спустились по ступеням террас и свернули на центральный бульвар, который вел к восточной части торгового квартала, она начала об этом жалеть. Вдоль дороги стояли колья, на которые, словно человеческие головы, были насажены какие-то предметы – Хэсина поняла, что это голубиные трупики, и почувствовала приступ тошноты.
– Это кендийские голуби, – прошептал молодой страж, который шел справа от нее. – Так горожане ответили на листовки о пророках.
Тельца почтовых голубей окоченели на морозе. Их шеи были свернуты под разными углами, а с лапок свисали таблички:
НИ ОДНОМУ НЕ ДАДИМ СБЕЖАТЬ
НИ ОДНОГО НЕ ОСТАВИМ В ЖИВЫХ
Она была в начале очень долгого пути.
Стражи объявили о том, что они вошли в торговый квартал. Хэсина едва узнала его. Бо́льшая часть прилавков сгорела, а остальные стояли голыми, словно обглоданные куриные кости. Оледеневшая земля была засыпана обломками дерева и осколками разбитых вещей. Те немногие продавцы, которые все-таки продолжали работать, накрыли свои прилавки брезентом.
– Прах королевы! – кричал один из торговцев. Покупатели протягивали ему баньляни в обмен на маленькие шелковые мешочки. – Ее единственные останки, найденные в глубине подземелий!
