Я насыпал в плошку хлопьев, залил молоком, принялся неторопливо есть. Размокшие в молоке хлопья приятно скользили по языку. Я вымыл плошку и вышел из дома.
Мама поднялась и подошла ко мне. Приложила испачканную землей руку к моему лбу.
– Температуры нет!
– Я выздоровел!
– Не спеши! Сегодня посиди дома, почитай или…
– Да мне надо кое-что сделать, – сказал я. – Занятия в школе начнутся уже через две недели. Не хочу зря тратить последние деньки каникул.
– То есть ты зря тратишь время, сидя дома со мной! – Она не рассердилась, но и не улыбнулась.
– Я не то имел в виду, – уточнил я смущенно. – Я ненадолго.
Взгляд ее запавших глаз – причем один смотрел печальнее другого из-за скорбного прищура – медленно скользнул по моему лицу. Она взъерошила мне волосы. Я взглянул поверх ее плеча и увидел на кухонном крыльце пустую банку из-под солений. Я похолодел. Банка! Я забыл банку на холме…
– Что это?
Мама оглянулась на крыльцо.
– Винс Мэдвезин заходил. Он отдал мне банку и сказал, что ее надо помыть. Еще сказал, что ему очень нравятся мои соленые огурчики. Думаю, это был намек.
Она пристально глядела на меня. Но я спокойно выдержал ее взгляд.
– Я беспокоюсь о тебе, Джо.
Этот момент я вспоминаю до сих пор. Она стоит передо мной на фоне буйства огородной растительности. Ее руки пахнут теплыми ароматами земли, на шее испарина, во взгляде угадывается вопрос.
– Уайти говорит, что вы, ребята, наклюкались.
– Это был эксперимент, мама, – не смутился я, – но его результаты оказались негативными. Я часть каникул провалялся больной. Думаю, с выпивкой пора кончать.
Она с облегчением рассмеялась, но смех застрял у нее в горле. «Люблю тебя», – улыбнулась мама, а я пробурчал в ответ те же слова и уставился себе под ноги.
– Ты сейчас в норме, мама? – спросил я тихо.
– О да, сынка, я в полном порядке. Я снова такая же, как прежде. Все теперь отлично, просто отлично, – она изо всех сил старалась убедить меня в своей искренности.
– В любом случае, он же мертв, мама. Он заплатил за все.
Мне захотелось добавить, что он умирал мучительной смертью, что он знал, за что его убили, и что он видел своего убийцу. Но тогда мне бы пришлось признаться, что это был я.
У меня больше не было сил на нее смотреть. Я сел на велосипед и укатил, чувствуя на спине ее тяжелый взгляд.
Сначала я поехал на почту. Была вероятность наскочить в городе на отца, если у него обеденный перерыв, поэтому я решил успеть на почту до полудня и посмотреть, работает ли Линда. Ее не было. Маргарет Нанапуш, бабушка моей одноклассницы Маргарет, с которой я разговорился на пау-вау и на ком потом женился, сказала, что Линда на больничном. И еще миссис Нанапуш предположила, что Линда дома.
Я отправился к ней. После болезни я был еще слишком слаб, и поездка показалось мне бесконечной. На той стороне резервации дули сильные ветра. Я добрый час крутил педали, преодолевая встречный ветер, пока не выехал на дорогу к дому Линды. Наконец я свернул на ее подъездную аллею. Ее машина стояла под деревянным навесом во дворе. Она, как ни странно, водила симпатичный голубой «мустанг». Я вспомнил ее слова о том, как ей нравится на нем ездить. Я прислонил велик к крыльцу. «Меня выветрило наизнанку», – громко заявил я и пожалел, что рядом нет Каппи и он не может оценить мой каламбур. Я добрел до двери и постучал, громыхнув болтающейся на алюминиевой раме сеткой от мух. Линда тут же возникла за сеткой.
– Джо, ты так тихо подъехал!
Нахмурившись, она тронула сетку и потрясла.
– Надо ее закрепить. Входи, Джо.
Вдалеке с запозданием залаял пес. Он тяжело трусил по косогору со стороны поля за двором. Добежав до дома, он совсем выдохся. Это был старый черный пес с поседевшей мордой.
– Бастер, ну, улыбнись же! – обратилась к нему Линда. Пес вывалил язык, раззявив пасть в подобии улыбки и шумно дыша. Мне даже стало смешно. Часто говорят, что со временем хозяева и их собаки становятся похожи. В данном случае это наблюдение было справедливым. Линда впустила пса в дом вместе со мной.
– Думаю, нам не пристало смеяться с учетом случившегося, – изрекла Линда, приведя меня в кухню. – Садись, Джо. Что тебе дать? – Она перечислила все, чем была богата. Разнообразный ассортимент напитков и сэндвичей. Я не прерывал ее. Наконец она призналась, что сама предпочитает сэндвич с яичницей под майонезом с хреном, и если я не возражаю, она сделает нам обоим по такому. Я с энтузиазмом согласился. Пока она жарила яйца, я смог освоиться и даже зашел в гостиную, оценив видимость порядка в ее жилище. У нас дома, хотя мы поддерживали чистоту, не все сразу убиралось на место, и повсюду вечно валялись кипы каких-то документов и всякая всячина. Лежали книги, давно снятые с полок. Пиджак мог несколько дней провисеть на спинке стула. И наша обувь отнюдь не была выстроена в линеечку у двери. У Линды в доме царил идеальный порядок в привычном смысле этого слова. Но порядок был такой, что я несколько растерялся, пока не разобрался, что тут к чему. У всех вещей был двойник, дублер, но не близнец. На книжной полке стояло по две книги одного и того же автора, но разные, хотя иногда рядом с томом в твердом переплете стояло переиздание в бумажной обложке. В основном это были исторические романы. Еще у нее были выставлены несколько коллекций предметов. Тоже по два. Стеклянные фигурки диснеевских персонажей на приставных столиках, парные, но разных цветов, стояли вокруг настольных ламп с приклеенными к абажурам пластиковыми листьями, подобранными по тому же принципу. На стене за телевизором были развешены сплетенные из ивовых прутиков корзинки, а в них вставлены пучки засохших трав и пустых бобовых стручков. Еще у нее был старинный кукольный домик с фронтонами по бокам – обычно только взрослые покупают себе такие домики. Я побоялся заглянуть внутрь, но все же любопытство взяло верх, и я увидел, что каждая комнатка полностью обставлена, вплоть до похожих на короткие зубочистки свечечек на столиках, а в ванной стояли в стаканчиках две крошечные зубные щеточки и два тюбика зубной пасты. У меня по спине мурашки забегали, хотя мы с ней еще ни о чем не успели толком поговорить. Тут Линда позвала меня, и я вошел в кухню, не в силах вымолвить ни слова. Мы сели за деревянный стол, старый и сильно исцарапанный. Но по крайней мере, этот стол был в единственном числе. Никакого стола-дублера в кухне не стояло. Она накрыла его яркой скатеркой, расставила тарелки и стаканы. Налила холодного чаю. Тосты были хорошо, до хруста, поджарены. На столе стояла лишняя тарелка. Я указал на нее.
– А это для кого?
– Доу сказал мне однажды в парильне, что поскольку вокруг меня вьется дух-двойник, мне следует его привечать. И я обставила свой дом как бы для двоих, ты же сам видишь, даже домиком для малышей обзавелась. И когда я сажусь есть, всегда ставлю лишнюю тарелку и откладываю в нее немного еды, которую готовлю для себя.
