12. Атмосфера конца правления:
«Тот, кто удивительно
увеличил могущество
королевства Французского...»
Так выражается Вильгельм Бретонец в своих «Деяниях», когда сообщает о смерти Филиппа[283]. Вслед за ним история тоже отметила величие этого короля. Историки не перестают единодушно расточать похвалы победителю при Бувине, «этому человеку, столь способному, столь благоразумному, столь отважному, великолепному в своих действиях, знаменитому, победоносному в битвах, прославленному многими великими триумфами, удивительно увеличившему могущество королевства Французского и сильно расширившему земли королевского фиска (домена)». «Он также мужественно сражался и победил многих владетельных князей, знаменитых и могущественных... Защитник и покровитель церквей, в частности Сен-Дени, он доблестно воевал с сарацинами в свои молодые годы... а в пору своей старости он не стал беречь сына, дважды послав его в поход против альбигойских еретиков...»
Увеличить по меньшей мере втрое площадь королевского домена, превратиться из короля-Капетинга, зажатого в своих графствах, в хозяина стольких территорий, присоединенных к старинным землям королевского фиска, — разве это не значило совершить славный труд? Тот, кто преуспел в этом великом деле, вполне заслуживал прозвания «Август», характеристики, обычно присваиваемой прославленному персонажу, которой приумножил то, что ему доверили. Между тем Филипп Август не ограничился этой задачей, поскольку сумел полностью разгромить грозную коалицию и победить императора, которого он вследствие этого счел равным себе. Он заставил великих вассалов склониться перед своей волей и одержал верх над самым могущественным из них, герцогом Нормандским, который был королем Англии. Безжалостный по отношению к изменникам, он придал новый блеск королевской власти, поставив ее на путь неуклонного возрождения. Его правительство создало солидную региональную администрацию, инициировало необходимые финансовые реформы, заложило основы настоящего государства. Победы при Мюре, Ла-Рош-о-Муане и Бувине позволили сохранить королевство в его границах и упрочили тот первичный государственный фундамент, опираясь на который, королевская власть смогла наконец выбраться из феодальной скорлупы, ограничивавшей ее в течение предыдущих столетий.
Слава Филиппа Августа в коллективной памяти еще более возросла благодаря демографическому, городскому и экономическому подъему, который не зависел он него. Основание и возведение стольких новых церквей придало особенно яркий ореол его правлению. Будучи свидетельством народной веры, а также могущества городов и их коммун, этот «opus frangipanum» («французский труд»), творчество французское по преимуществу, которое мы столь несправедливо продолжаем называть готическим искусством, зародилось в королевском аббатстве Сен-Дени и украсило сначала города домена. Затем оно распространилось по всему королевству и за его пределами. Напомним несколько великих его образчиков. Возведение кафедральных соборов в Лане, Суассоне, Сансе и Нуайоне началось до 1180 года; величественный фасад украсил собор Парижской Богоматери между 1190 и 1200 годами; собор Шартрской Богоматери начал возводиться с 1194 года, тогда как реконструкция кафедрального Руанского собора, сгоревшего после 1200 года, ускорилась после 1204 года; строительные работы в Реймсе начались в 1211 году.
Сильно ли способствовал король Филипп этому престижному строительству? Мы знаем о его пожертвованиях (преимущественно денежных, а не земельных) в пользу аббатств, капитулов и особенно богаделен, но имеем мало указаний на суммы, которые он потратил на возведение новых церквей или соборов. Прослеживаются некоторые следы этого в том, что касается строительства соборов в Шартре и Руане, но Ж. Буссар признается, что не нашел ничего относительно собора Парижской Богоматери[284].
Выходит, что Филипп II и его правительственная команда не старались обеспечить поддержку своей власти за счет меценатства? Историки искусства не имеют единого мнения по этому вопросу. Одни не усматривают заметного влияния королевской власти на творения искусства, другие обнаруживают некий «стиль Филиппа Августа», «придворный стиль». Замечательный псалтирь королевы Ингеборги[285], а также свидетельства новаторской роли парижских ювелиров, крест и молельня, которые король предложил в дар аббатству Сен-Дени, были, несомненно, выполнены по его заказу. Некоторые исследователи даже говорят о дворцовом производстве, поскольку выявили в этих работах иконографические символы, связанные с прерогативами королевской власти.
Какие выводы можно сделать из этих противоположных точек зрения специалистов? Королевская власть не полностью игнорировала роль искусства в деле усиления своего могущества и начала отвечать на «германские и аквитанские вызовы», согласно формулировке М. М. Готье. Однако она признала значение меценатства в изобразительном искусстве гораздо позднее и более сдержанно, чем в области литературы. Короче, она заложила некоторые основы, предвосхищавшие новый способ влияния на общественное мнение, но не настолько, чтобы можно было в самом деле говорить об «искусстве Филиппа Августа». Выражение «стиль 1200» больше подходит в данном случае[286]. Наконец, в то время как численность готических построек возрастала, романское искусство «выдыхалось», несмотря на шедевры базилики Нотр-Дам-дю-Пор в Клермоне и на попытку обновления романской скульптуры в землях между Гаронной и Пиренеями. М. Дюрлиа хорошо это продемонстрировал[287].
