* * *
Пикты ворвались в Офир на рассвете, обрушив мощь двухсоттысячной армии на пять пограничных крепостей одновременно. Их удар был так жесток, атака столь стремительна, а натиск неистов, что защитники укреплений оказались бессильны что-либо противопоставить внезапному нападению (ведь по всем сведениям, Аггасуви был намерен двигаться на Немедию, а вовсе не на Офир).
Разъяренный тем, что Кейнкорт, основной противник пиктов, заключил союз с Иантой, Аггасуви вознамерился доказать гирканцам собственное превосходство, восприняв их действия как откровенный вызов. Мгновенно изменив направление удара, он бросил в бой за власть над Офиром все силы, не останавливаясь ни перед чем, ослепленный бешенством; пиктские воины устремились вперед, ни на миг не сомневаясь в скорой, убедительной и абсолютной победе.
Эта война станет апогеем его торжества. Нынешний бой — начало конца не столько для Офира, сколько для Кейнкорта. После чего на свете не останется силы, способной ему противостоять. Гиркания перестанет существовать под натиском пиктов, а потом можно будет идти дальше, на Кхитай и Вендию — вот где простор для его бешеных псов.
Аггасуви прикрыл глаза, стараясь одолеть застилающую взор багровую пелену ненависти. Он все еще не мог успокоиться. Сражение не утомило, а лишь больше прежнего возбудило его. Так бывало всегда. Он неизменно был впереди своих войск, точно непобедимый и ненасытный демон мести.
Потому что, стоило ему остановиться, как чей-то тихий, подлый голос внутри его черепа принимался за свое едва внятное бормотание, напоминая Аггасуви о том, кто он такой на самом деле. Только крики захлебывающихся кровью врагов да приветственный рев пиктских армий могли заглушить этот издевательский шепоток.
Раб... жалкий немедийский раб... ублюдок.
* * *
Он был слишком мал, чтобы запомнить момент, когда был захвачен в плен пиктами. Аггасуви знал только, что он сын слепого проводника... Да, именно так. Его отец был слепым проводником торговых караванов, безошибочно определявшим путь в любой пустыне по запаху верблюжьей мочи — уникальная способность. Подобные ему люди ценились в буквальном смысле на вес золота. Но он погиб во время дерзкого нападения пиктов на один из таких караванов, а его малолетний сын стал рабом.
Впрочем, Аггасуви, можно сказать, повезло. Редкой красоты мальчик, обладавший, к тому же, исключительным голосом, был дорого куплен пиктским военачальником в качестве живой игрушки. Шута, смысл существования которого заключался в том, чтобы развлекать своего господина. Поэтому его не использовали на тяжелых работах. Он прекрасно справлялся со своими обязанностями, оказавшись достаточно сообразительным, чтобы вполне сознавать свое положение... Сознавать, но не мириться с ним. Никогда.
Он ошибся только один раз. Это случилось, когда Аггасуви из ловкого и гибкого мальчика-подростка превратился в прекрасного юношу и одна из наложниц его господина стала останавливать на нем свой чарующий взор чаще, чем следовало бы. Она была молода, как и он сам, и тоже рабыня. Сходство их судеб и совершенство этого существа пробудили в сердце Аггасуви сначала любопытство, затем всепоглощающую страсть.
Забыв о всякой осторожности, он воспользовался благосклонностью красавицы Анигаты... Более того, в его воспаленном мозгу возник дерзкий план совместного побега, для которого требовалось ограбить и, если все сложится удачно, убить своего господина. Ведь Аггасуви был одним из его приближенных. Недоверчивый и предусмотрительный Барджев не брал в рот ни вина, ни пищи, не дав сперва отведать ее молодому шуту. Он боялся быть отравленным... И кому же, как не самому Аггасуви, это было на руку?
Он рассказал Анигате о своем плане. Она должна была приготовить яд и передать ему. Красавица легко согласилась с его затеей, однако в последний момент страх за свою жизнь оказался сильнее желания обрести свободу и она выдала Аггасуви господину. В награду тот приблизил ее к себе, осыпав бесчисленными дарами, а вот участь подлого раба оказалась незавидной.
Барджев не убил его, о нет! Это было бы слишком просто. Он даже не вменил ему в вину попытку отравления, а только покушение на его собственность — Анигату. После длительных многодневных пыток господин распорядился оскопить подлого раба, что и было исполнено.
— Ты потерял голову из-за женщины,— усмехаясь, сказал он,— ну что ж, подобное тебе больше не грозит. Женщины тебе отныне ни к чему.
В этом он оказался прав. Но если Барджев Предполагал, что неукротимый дух Аггасуви сломлен, то он заблуждался. При Первой же возможности тот совершил побег. Затем, выдавая себя за пикта, явился в боевой стан и рассказал, что остался сиротой и что единственное желание его сердца — сделаться бойцом. Сначала над ним просто посмеялись. Однако Аггасуви доказал, на что способен, голыми руками вырвав сердце у одного из пленных. Значительно более старшие и опытные воины уважительно переглянулись, а сотник велел предоставить юноше коня и оружие.
Аггасуви учился всему необходимому быстро и чрезвычайно ревностно. Но если бы те, кто его обучал, догадывались, как он их ненавидит... Весь этот проклятый род, почитавший его жалким ничтожеством... Однако Аггасуви знал, что придет день, когда он встанет над всеми ними, последний, сделавшийся первым, и поведет их на смерть, ей одной, своей единственной госпоже, принося бесчисленные жертвы! Он уже тогда был мудр как змея. Он вовсе не стремился сражаться со своими врагами. Он хотел стать их повелителем. Их Богем.
И стал. О, как же он теперь в душе смеялся над ними!
Он был не только великим воином, но и магом. Знание всегда влекло его. Аггасуви не нуждался в иных пророках и оракулах, кроме себя самого. Он не ведал, отчего это так, но он был угоден пиктским богам и ощущал необыкновенное родство с ними. Что ж, если боги родной Немедии отвернулись и предали его, а эти признали своим — так тому и быть. Он тоже их признал: они вместе служили смерти и ярости.
Аггасуви помогало то, что он был лишен человеческих слабостей. Он сумел превратить бесчестье в мощное оружие, ибо воздержание усиливало мудрость. Не будучи ни мужчиной, ни женщиной, он не был и человеком. Зато ему довольно было остановить на любом человеке свой немигающий змеиный взор из-под коротких век, даже во сне не смыкающихся до конца (и оттого казалось, что он спит с открытыми глазами), и произнести слова проклятия, чтобы тот, кто попал под этот взгляд, умер в назначенный Аггасуви срок, и умер страшно, словно зараженный чумой. Он сумел овладеть подобной способностью, как и множеством иных.
Аггасуви внешне был неправдоподобно, неестественно красив. До той степени совершенства, которая, как ни странно, граничит с уродством, стоит только чуть измениться выражению лица. Обрученный со смертью, он, казалось, был не способен испытывать Ни радости, ни горя, ни восторга, ни отчаяния, и в его глазах было самое страшное, что только возможно измыслить,— полная пустота. Как будто глаз вообще не было, лишь бездонные провалы. Никто не мог бы сказать, какого они цвета... И в сочетании с совершенством черт это Производило тошнотворное впечатление.
