Наше собственное обращение к эпиграфическим материалам греческой архаики обусловлено как естественной исторической любознательностью, желанием, в дополнение к анализу литературной традиции, подробнее ознакомиться с данными традиции эпиграфической, так и убеждением, что в этой последней можно найти важные подтверждения тем общим идеям, которые были развиты нами ранее в специальной монографии, посвященной возникновению греческого полиса.[395] Мы пытались там обосновать правомерность взгляда — не столь уж оригинального и достаточно консервативного, высказанного ранее в полемике с адептами критического направления,[396] — что рождение греческого полиса, понимаемого как своеобразное единство города, государства и гражданской общины, относится к сравнительно раннему времени, приблизительно к рубежу IX-VIII, а не VIII-VII или даже VI-V вв. до н.э., как это упорно доказывается представителями исторической гиперкритики.[397]
Мы указывали на объективные факторы и линии того исторического развития, которое в послемикенское время, в так называемую гомеровскую эпоху, или эпоху Темных веков (XII-IX вв.), привело греческий мир к подлинной исторической революции, результатом которой стало явление новой классической цивилизации. При этом мы подчеркивали большую степень исторической преемственности между микенским и классическим периодами и, соответственно, большую роль носительницы культурного континуитета — греческой аристократии, которая, выдвинув из своей среды необходимых обществу законодателей, реформаторов, ойкистов, доставила греческой архаической революции высокое рационалистическое начало.
Теперь мы собираемся подтвердить эти выводы, и прежде всего главнейший из них — о вероятном рождении греческого полиса на рубеже IX-VIII вв. до н.э., использовав эпиграфический материал. Мы следуем здесь примеру В.Эренберга, лишь несколько расширив круг привлекаемых документов в соответствии с возможностями нашего времени, располагающего новыми превосходными подборками эпиграфического материала.
Для первичного анализа мы взяли группу архаических документов из известного собрания Р. Мейггса и Д. Льюиса,[398] а именно первые 17 номеров, датируемых VIII-VI вв. до н. э. (до 500 г.). Из них мы исключили затем, как практически не относящиеся к теме, два документа: №12, письмо Дария I ионийскому сатрапу Гадату, и №15, стихотворную надпись с базы памятника, посвященного афинянами своей богине-покровительнице после победы над беотийцами и халкидянами около 506 г.
Оставшиеся 15 документов представляют, на наш взгляд, репрезентативную выборку, позволяющую провести системный исторический анализ, а именно по трем рубрикам, материалы которых позволяют характеризовать соответственно три рода важных явлений: 1) традиции древнего аристократического порядка (в частности симпосий и агон); 2) элементы возникшего или формирующегося полисного строя (по двум, в свою очередь, подразделениям — внутренняя конституционная жизнь и внешние межобщинные отношения); и 3) явления, сопутствовавшие становлению классического полиса, такие, как колонизация, наемничество и тирания. Рассмотрим по порядку эти три рода материалов и соответствующих, рисуемых ими, явлений.
1. Традиции аристократического порядкаК этой рубрике мы отнесли надписи № 1 и 9. Первая —это знаменитая теперь надпись на так называемом кубке Нестора, скифосе геометрического стиля, найденном в погребении на острове Искья (древние Питекуссы). Датируемая в широком диапазоне от 750 до 700 г., эта надпись во всяком случае относится к VIII в., более того, это наиболее длинная из известных нам надписей первого века архаики, Надпись являет собой комбинацию прозаического вступления, характеризующего предмет (Νέστορος ε[ίμ]1 ευποτ[ον] ποτέριο[ν] — «я есмь удобная для питья чаша Нестора»), и гекзаметрического двустишия, развивающего эту характеристику далее.
И очевидные эпические реминисценции (имя Нестора, гекзаметрические стихи, характерная возвышенная лексика), и самая изысканность надписи, контрастирующая, впрочем, с бедностью сосуда, свидетельствуют о продолжении в рассматриваемое раннеархаическое время симпосиальной аристократической традиции, но, возможно, если судить по качеству сосуда, уже на ином, более низком социальном уровне. Соглашаясь с мнением большинства исследователей, видящих в этой надписи реплику на гомеровское предание (ср.: IL, XI, 624 слл.), мы получаем важный terminus ante quem для создания, письменной фиксации и распространения гомеровского эпоса, во всяком случае «Илиады», — 750 г. до н. э.[399]
Другой документ той же группы — посвятительная надпись Аристиса, сына Фидона, клеонейца, происходящая из Немей, из гимнасия, раполагавшегося близ храма Зевса, и датируемая около 560 г. Эта надпись, также древнейшая в своем жанре, свидетельствует о практике гимнических состязаний на Немейских играх, справлявшихся в возобновленном или вновь учрежденном виде во всяком случае с 573 г. (по датировке Евсевия — Гиеронима) и бывших существенным элементом общественной жизни классической Греции.
Вместе с тем ряд признаков говорит о сохранении аристократических традиций или колорита гимническим агоном в позднеархаическую эпоху. Посвятитель, четырежды побеждавший в панкратии Аристис, сын Фидона, из Клеон, если и не был сыном знаменитого аргосского царя или тирана Фидона (последнего теперь обычно относят к середине VII в.),[400] то мог быть, по крайней мере, отпрыском того же царского рода, жившим в изгнании в Клеонах.[401] Показательны также элементы старинной и вместе высокой культуры: обращение к Зевсу Крониону, именуемому притом владыкой-ванактом, попытка организации текста посвящения в элегический дистих (до середины 5-й строки надписи).
