Некоторое время считавший Распутина высоконравственным человеком и настоящим молитвенником, Гермоген в конце концов узнал о его далеко не святой жизни и потребовал удалиться из царского дворца. 16 декабря 1911 года епископ, действовавший в союзе с бывшим другом «старца» — иеромонахом Илиодором (Труфановым), под благовидным предлогом пригласил Распутина к себе на подворье и там в присутствии еще шести человек стал «обличать» его и несколько раз ударил крестом. Подавленный, Распутин дал требуемые от него клятвы, но, отпущенный на свободу, тут же рассказал императрице о совершенном над ним насилии. Расплата не заставила себя долго ждать: уже 3 января 1912 года епископ Гермоген, уволенный от присутствия в Святейшем синоде, получил распоряжение отбыть в свою епархию. 7 января повеление довели до сведения саратовского архиерея, однако тот не спешил покидать столицу.
В своей статье М. О. Меньшиков сообщал о причинах увольнения владыки от присутствия в Синоде: неуступчивость в вопросах веры и Григорий Распутин, против посвящения которого в сан священника якобы категорически выступал епископ. «Почти безграмотный (у меня есть записка с его подписью), — писал Меньшиков, — хлыстовский начетчик оказался в XX веке, в те дни, когда принимают в Петербурге лордов и джентльменов, ученых и писателей, — большой силой. По-видимому, голос святителя Гермогена против великосветской хлыстовщины раздался как раз вовремя». Распутин, как видим, называется хлыстом, что делает борьбу против него в первую очередь борьбой религиозной, церковным долгом. Следовательно, преодоление «распутицы в Церкви» — и есть выполнение этого долга.
Статья не остановила падения Гермогена. Отказ епископа подчиниться императорской воле привел лишь к тому, что 17 января он был уволен и от управления епархией. За неповиновение его наказали ссылкой в Жировицкий монастырь, император отказался отвечать на телеграммы владыки и не принял его. Обер-прокурор Святейшего синода В. К. Саблер получил от Николая II телеграмму владыки, на которой «высочайшей рукой» было написано, что архиерей должен немедленно удалиться из столицы. Пресса своими нападками на Распутина все больше и больше вызывала недовольство самодержца, но остановить поток разоблачений было невозможно. В свою очередь, разоблачения только способствовали росту всевозможных слухов, в которых истина переплеталась с вымыслом. Вновь пошли разговоры о «сектантстве» Распутина, заставившие Николая II лично распорядиться об ознакомлении председателя Государственной думы с делом о принадлежности «старца» к хлыстам.
В феврале 1912 года «дело», взятое из архива, передали М. В. Родзянко. Император хотел, чтобы Родзянко, прочитав материалы, высказал ему свое собственное мнение. Результат оказался неожиданный: председатель Государственной думы привлек к изучению «дела» членов Думы Н. П. Шубинского и А. И. Гучкова. Получив 26 февраля 1912 года аудиенцию, Родзянко повел себя как деятель, призванный спасти царя от опасности, исходящей от близости Распутина к престолу. «Общественность» в лице представителей Думы как бы поучала царя, предлагая ему навсегда выгнать «старца». Результат мог быть только один — Николай II понял свою ошибку и никогда впредь этого вопроса с «общественностью» не обсуждал. Ему тем более было неприятно поведение М. В. Родзянко, что в январе 1912 года Дума уже заявила о своем негативном отношении к Распутину. А в марте депутат А. И. Гучков обрушился на церковную власть, которая якобы подчинена Распутину. «Из его речи можно было заключить, — вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский), — что Синод Распутину мирволит, а обер-прокурор всячески добивается его расположения… Состояние Саблера было отчаянное». Скандалы множились, газеты, иногда открыто, иногда используя язык Эзопа, сообщали читателям самые фантастические подробности жизни сибирского странника, среди прочего обвиняя его и в разврате. Эти слухи не были лишены основания: в официальных справках о Распутине, составлявшихся полицией, сообщались даже имена женщин легкого поведения, с которыми «старец» проводил время. Знал ли царь о вольной жизни своего «Друга»? Безусловно. Знала об этом и Александра Федоровна и даже пыталась найти этому нравственное обоснование.
Протопресвитер русской армии и флота Г. И. Шавельский в своих воспоминаниях приводит рассказ, услышанный им в сентябре 1915 года от вдовы герцога Г. Г. Мекленбург-Стрелицкого графини Н. Ф. Карловой. Александра Федоровна передала ей для прочтения, как весьма интересную, книгу «Юродивые святые русской Церкви», в которой красным карандашом императрицы были подчеркнуты слова, где говорилось, что у некоторых святых юродство проявлялось в форме половой распущенности. Комментировать это, по мнению протопресвитера, не стоило. Правда, он подчеркнул, что заголовок книги воспроизводил по памяти. «Мне говорили, — писал протопресвитер, — что книга эта составлена архиманд[ритом] Алексием (Кузнецовым), распутинцем, в оправдание Распутина. Может быть, в награду за эту услугу архимандрит Алексий, по рекомендации Распутина, в 1916 году был сделан викарием Московской епархии». В дальнейшем ученый монах представил свою книгу в столичную Духовную академию для получения степени магистра богословия, но совет академии ее отверг.
Очевидно, речь шла о религиозно-психологическом исследовании «Юродство и столпничество», изданном в Петербурге в 1913 году. Скорее всего, императрица могла обратить внимание на главу IX («Бесстрастие, как завершение подвига „юродства“. Проявление высшей степени святости в св. юродивых»). Автор (в то время иеромонах) подчеркивал, что бесстрастие есть стремление к богоподобию, при котором все страсти утихают. «Приобретению состояния бесстрастности, — указывалось в книге, — способствовала еще сильным образом та житейская обстановка, среди которой действовали св. юродивые, приучавшие себя к индифферентному бесстрастному обращению с людьми (напр[имер] с блудницами)».
Приходя к блуднице, такой святой не только не чувствовал движения страсти, но даже блудницу приводил к чистому и подвижническому житию. Далее иеромонах Алексий приводил историю со святым юродивым Серапионом Синдонитом, предложившим одной затворнице проверить, умерла ли она для этого мира, — снять одежды и пройтись вместе с ним обнаженной по городу. Таким образом, делал вывод автор, святые юродивые препобеждали естество, становились выше его. «И только божественной помощью, — писал отец Алексий, — при собственных напряженных усилиях ума и воли и можно объяснить то явление, что св. юродивые, вращаясь почти нагие в кругу женщин, оставались нечувствительными к женским прикосновениям».
Уже то, что Распутина могли сравнивать со святыми юродивыми, — достаточно показательно. Однако не менее показательно, что для большинства имевших с ним дело лиц (исключая конечно же поклонников) Распутин оставался человеком аморальным, «хлыстом», окруженным «мироносицами». Столь откровенная неприязнь к человеку, почитаемому в императорской семье, неминуемо должна была закончиться трагически: ведь даже крайне правые смотрели на «старца» как на проходимца и политического авантюриста. Говорящий на вдохновенно-мужицкий лад, «но в господском вкусе», Распутин, по мнению беседовавших с ним людей, никогда не высказывал то, что думал, скрывая собственные мысли.
«Видали вы на траве комки белой пены, точно слюны? — писал в дневнике (после разговора со «старцем») слывший черносотенцем Б. В. Никольский. — В этой пенистой слюне живет червячок. Так и у Распутина, слова — слюнная пена, точно кто плюнул; никто и не заподозрит в глубине этого плевка вредного червяка-паразита, жадную, хитрую, скрывающуюся мысль». Эта образная характеристика свидетельствует о том, что отношение к Распутину базировалось на понимании его неординарности. Разумеется, заурядный человек никогда не смог бы удержаться у трона более десяти лет, не сумел бы, несмотря ни на что, оставаться «на плаву». Некоторые современники полагали, что «старец» обладал гипнотическими способностями и умело манипулировал своими царственными «друзьями».
