Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
И. Г. Георги рассказывает о питании петербуржцев: «В сих харчевнях можно во всякое время на готовый хлеб и обыкновенные мясные или постные ее для простого человека, вареное и жареное, капусту, репу, вареные овощи, грибы, щи и пр. Сии ествы продаются также бабами по углам больших улиц подле квасней, отчего простые люди, работники, извощики, и нищие могут во всякое время иметь обед в несколько минут, теплый или холодный, и копейки за две еще и выбирать».
Он же упоминает еще одну отрасль, традиционно отданную женщинам: «Женский убор, который модные торговки выписывают из чужих стран, как то: шляпы, чепчики, цветы, накладки, нашивки и прочее, заказывая делать здесь за деньги мастерицам модных вещей по Французским, Аглинским или другим обращикам или рисункам; сверх того доставляются купцам подобные товары от многих господских служанок и горнишных».
Женщины-ремесленницы попадают в поле зрения историков и современников только в исключительных обстоятельствах. Одной из таких женщин была Валентина де Вааль, жена голландского мастера Петра Шмидта, владевшего секретом изготовления пороха «на голландский манир», обладавшего большей силой, чем порох, изготовленный обычным способом.
Супруги прибыли в Петербург в 1719 году. Петр Шмидт уже стар, болезнен, обладал угрюмым нравом и вовсе не собирался открывать свои секреты пригласившим его русским. Для учета материалов, ведения денежных расчетов и отчетности на петербургский пороховой завод был в начале 1720 года прикомандирован в качестве канцеляриста молодой дворянин Иван Леонтьев. Ему было дано тайное поручение выведать у Шмидта «секрет» выделки пороха по новому способу. Леонтьев догадался обратиться не к Шмидту, а к его жене, вероятно, полагая, что его обаяние произведет на нее впечатление более благоприятное, чем на ее супруга. О своих успехах Леонтьев писал так: «Начал просить супругу его с прилежною учтивостью моею, чтобы она как можно получила от него (т. е. от своего мужа) весь секрет о пороховом и селитерном деле». Петр Шмидт умер в апреле 1720 года, открыв перед смертью свой «секрет» жене. Чтобы удержать Валентину в России, ей было обещано сохранение жалованья ее покойного мужа (780 рублей в год), если она останется на заводе и будет обучать русских мастеров новому способу производства пороха. Валентина де Вааль согласилась и решила навсегда остаться в России и просила зачислить ее на русскую службу. Она получила официальное звание «пороховой мастерицы». Иван Леонтьев продолжал, по его собственным словам, «обхаживать» ее, уговаривая открыть секрет «исправления негодного пороха». Валентина долго противилась этому, но, как писал Леонтьев, наконец «ослабела силою, и я, усмотря ее слабость, со всякою учтивостью услуг моих просил с увещанием, дабы она научила мастеров… на что она склонилась». Валентина прослужила на пороховом заводе в качестве «пороховой мастерицы» около 40 лет.
Один из ее учеников, пороховой подмастерье Афанасий Иванов, в июне 1721 года писал: «После смерти мастера Шмита учила меня жена ево Елена Иванова дочь (так Афанасий „перевел“ на русский имя Валентины. — Е. П.) и я у нее пороховому делу как новый порох делать и старый переделывать по голанскому маниру разных рук, такоже и селитру литрозать и уголья жечь научен, могу я и без нее, Елены Ивановой, сам собою делать».
Женщины работали на Петербургских мануфактурах. Анонимный польский путешественник, посетивший Петербург в 1720 году, сообщил следующие сведения о какой-то петербургской ткацкой мануфактуре: «На берегу Невки есть длинный двухэтажный каменный дом, в котором 6 комнат внизу и столько же наверху… В каждой нижней комнате этого дома есть 5 станков для выделывания полотна. В угловых же комнатах работают столяры и токари, которые приготовляют станки, мычки, веретена, прялки, мотальницы, утки, челноки и другие снаряды. В комнатах верхнего этажа много женщин под присмотром англичанки, которая наблюдает за их работами. В одних комнатах прядут, в других разматывают, в третьих наматывают. Здесь множество людей, есть и смотритель, который всем управляет».
Возможно, речь шла о шелковой фабрике Алексея Ивановича Милютина, основанной на участке неподалеку от Гостиного двора в 1714 году. Там производились парча, штоф, бархат, атласы, позументы, ленты, легкие материи.
О значении фабрики в жизни города говорит то, что она вошла в фольклор. В одной из петербургских песен говорится:
Как во городе, во Санктпитере, На проезжей славной улице Напротиву двора Гостиного, У Милютина да на фабрике, Среди двора да широкого, Как стояла да светла светлица Со оконенкой со стекольчатой. Как во той ли да светлой светлице, Как сидела тут красна девица, Душа Аннушка полотно ткала…
О подобной работе упоминает и горничная в пьесе Екатерины Дашковой «Господин Тоисеков»: «Я прежде служила у бумажной фабрикантши; тогда должность моя была с тряпками возиться, хотя из оных ни сшить, ни скроить нечего, только на перегной годятся».
Разумеется, женщины не могли вступать в купеческую гильдию, потому что они не могли самостоятельно владеть капиталом. На их долю оставалась мелкая розничная торговля и «магазейны модные и магазейны для женских уборов». Но и в них женщины, как правило, были лишь продавщицами, но не владелицами. «Свой бизнес» смогли организовать лишь петербургские «чухонки», жившие за Охтой. Этот бизнес начался, вероятно, с момента поселением финнов за Охтой в Санкт-Петербурге в 1723 году и закончился только в конце XIX века, когда рабочие районы, возникшие вокруг бурно развивающихся промышленных предприятий, потеснили деревни и пастбища. Охтенки разводили голландских, холмогорских и других породистых коров либо скупали молочные продукты на «Горушке» — главном торговом месте Охты, у крестьян близлежащих селений. Каждая торговка доставляла молоко пяти-десяти семьям. Для этого им приходилось вставать в четыре часа утра, перебираться через Неву зимой по льду, а летом — на яликах, и пробегать по городу с тяжелой ношей на плечах по меньшей мере километров пятнадцать. Охтенок-молочниц можно было легко узнать не только по кувшину, но и по национальной одежде. Вот как ее описывает писатель первой половины XIX века Павел Васильевич Ефебовский: «Посмотрите, как кокетливо охтянка выступает зимою, таща за собою санки, нагруженные кувшинами с молоком и сливками. Наряд ее, особливо при хорошеньком, свежем личике, подрумяненном морозом, очень красив: кофта, опушенная и часто подбитая заячьим мехом, очень хорошо выказывающая стройность талии; ситцевая юбка и синие чулки с разными вычурами и стрелками. Все это, вместе с красивыми лицами, встречаете вы у молодых охтянок. Но вместе с ними отправляются на торговлю также и матушки, тетушки, а что мудреного — и бабушки, потому что нередко случается видеть на улицах Петербурга пожилых женщин, которым, кажется, едва под силу тащить тяжелые кувшины; оттого подле этих почтенных женщин найдете вы нередко двенадцатилетних спутниц, которые, знакомясь с городом, вместе с тем помогают старушкам в их тяжкой работе».
Большинство работающих петербурженок — это домашняя прислуга. Среди них были не только русские девушки, но также жены, дочери и сестры иностранцев, переехавших в Россию: голландцев, немцев, шведов, французов, англичан. Так, например, из шведок, живших в Петербурге в конце XVIII — начале XIX века, 55 % были в услужении, 11 % занимались шитьем одежды и 6 % — стиркой белья.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
