– Сегодня мой дом разрушился, – сказал я. Я позволил улыбке покинуть мои глаза. – Но ты, разумеется, все знаешь об этом.
LXV
Я наблюдал, как Северина терзалась от неопределенности.
– Какая была бы ирония, Зотика, если бы я привел тебя в суд не из-за кого-либо из твоих мужей, или даже из-за убийства Нова, но обвинил бы в смерти людей, кто умерли сегодня! Старушка, я слышал только как она стучала в стену, и семья, про которую я даже не знал, что они жили там.
Мы оба сидели не шевелясь.
– Почему ты не задаешь вопросы? – усмехнулся я.
Она выдавила из себя:
– Твоя подруга в порядке?
– А тебе то какое дело?
Ее, все еще голубые, глаза уже давно сообщали, что она чувствует приближение опасности, но ее мысли лежали столь глубоко, что о них невозможно было догадаться.
– Ты ее знала, не так ли? – спросил я. В моем голосе было достаточно стали, чтоб она подумала, будто Елена погибла. – Она ходила в те же бани, что и ты.
– Я думала, это ты ее послал…
– Да, я понимаю тебя. Но ты ошибаешься. Это была ее собственная идея. Она, должно быть, хотела узнать, с кем я имел дело. Она никогда не говорила мне, или я запретил бы ей – попробовал бы, во всяком случае. Я в нее сперва и влюбился, из-за присущего ей духу противоречий.
– Что с ней случилось? – спросила Северина.
– Дом обрушился. Все, кто оказался внутри, погибли, – я сделал паузу. – О, нет необходимости даже раздумывать, мол стоит признаваться, Зотика, или нет! Я знаю, кто виноват. Косс мне рассказал. Ты знала. В сущности, это ты отдала распоряжение. Затем твой слуга пришел ко мне, чтоб предупредить меня, это была жалкая попытка заманить сегодня меня сюда – не заботясь, что кто-то может еще оставаться там!
В лице Северины что-то слегка изменилось, но так незаметно, что я не мог это определить. Не так как я хотел. Даже если она почувствовала сожаление, я был зол на нее.
– Я не питаю надежды предъявить тебе обвинение. Косс мертв. Он позволил себя опознать, и местные жители разобрались с ним.
В любом случае, домовладельцами были Гортензии, их агент ни в коем случае не должен был слушать твоих указаний. Зачем ты это сделала? Решила избавиться от меня, потому что я стал для тебя угрозой? Что заставило тебя передумать? Надежда, что я буду, в конце концов, полезен?
Наконец она заговорила.
– Ты должен быть благодарен, что я пыталась удержать тебя подальше от дома!
– Пока ты губила Елену?
Она была догадлива, она поняла, что я бы не был в состоянии даже говорить об этом, если бы это было правдой.
– Елены не было в тот момент дома, иначе ты была бы уже мертва. У тебя была причина, чтоб так поступить сегодня. Не притворяйся, что хочешь меня. Даже если бы ты это сделала, ты действительно полагаешь, что я согласился бы стать твоим – или чьим-либо еще – если бы я потерял ее так? Но твой мотив, он несколько сложнее. Я знал, что ты ревнива – и ты ревновала к нам обоим. Тебе была ненавистна сама мысль, что кто-то другой имеет то, что потеряла ты…
Я наклонился вперед, так что наши глаза стали на одном уровне, когда она опустилась на стул.
– Расскажи мне о Гае Церинте, Зотика.
Это было впервые, когда я точно знал, что удивил ее. Но даже сейчас она отказывалась говорить на эту тему.
– Ты сам, очевидно все знаешь!
– Я знаю, что ты и он, вы оба, вышли из дома Моска. Я знаю, что Церинт убил Гриттия Фронтона. Я мог бы это доказать, был свидетель. Но Парки152 решили за меня, что Церинт не предстанет перед судом. Я знаю, что Церинт был раздавлен рухнувшей стеной. И я знаю, что это была стена дома, принадлежавшего Гортензию Нову.
Она закрыла глаза, другого подтверждения и не требовалось.
Я мог догадаться и об остальном:
– Церинт был рабом вместе с тобой. Что случилось – ты полюбила его? После того как вышла замуж за Севера Моска или раньше?
– Позже, – сказала она спокойно.
– Как только Моск умер, ты стала свободной женщиной с приличным наследством. Ты и Церинт могли вести приятную жизнь. Откуда столько жадности? Скопить огромное состояние было его идеей или твоей?
– Обоих.
– Очень по деловому! Как долго вы собирались продолжать?
– Фронтон должен был быть последним.
– Итак, первым был Моск – это Церинт выбрал для хозяина в амфитеатре место пожарче?
– Церинт покупал билет. Но ты не можешь винить его за солнце!
– Я могу винить его за то, что он не уберег от него пожилого человека – Моска! Затем аптекарь, Эприй. Вам и это удалось. И наконец, поставщик зверей. Там вы допустили две ошибки. Фронтон никогда не говорил вам, что у него есть племянник, который ожидал наследства, и еще он избивал тебя. Церинт, должно быть, был в состоянии смириться с тем, что ты ложишься спать с другими мужчинами, но он не мог вынести жестокого обращения с тобой. Его метод решения был столь ужасный, как только он смог придумать. Но Церинту вскоре случилось проходить под обычной непрочной постройкой Нова. В итоге ты пришла к тому, что у тебя была сомнительная репутация, мертвый любовник, деньги, к которым ты, вероятно, потеряла вкус, и тебе было нечем заняться, кроме как мстить.
Ее кожа выглядела как пожелтевший папирус, но дух ее оставался неизменным.
– Ты, Фалько, можешь сказать, что ты любишь.
– И ты ничего не предпримешь? Я так не уверен. Ты, должно быть, продолжила свой путь к Нову, пылая неподдельной страстью в своем сердце, но в ночь, когда я сообщил, что он мертв, это потрясло тебя, Зотика. Не притворяйся, что это не так! Я думаю, ты поняла истину: ненависть опустошает. Нов был мертв, но твой любовник тоже. Церинт никогда не узнает, что ты отомстила за него. На этот раз не с кем было поделиться своим триумфом. В этот раз ты была одна. Какая, как ты сказала мне, была польза от всего этого? Убийство Нова было ничем, по сравнению с составлением планов на будущее с тем, кого ты любила, не так ли, Зотика?
Северина качнула головой, не соглашаясь принять мои аргументы.
– Я знаю, Зотика! Я знаю, как ты себя чувствовала, когда потеряла его, и я знаю, что ты до сих пор это чувствуешь. Когда вы разделяете такое, другой человек навсегда становится твоей частью.
На этот раз она издала негромкий протестующий возглас. Но было слишком поздно; попытки заставить ее понять, какие я испытывал эмоции по отношению к Елене, мне надоели.
– Чего я не могу понять, так это то, как человек, который пережил тяжелую потерю, мог осознанно пытаться заставить кого-то пережить то же самое! По крайней мере, ради богов, когда погиб Церинт, тебе не пришлось стоять на улице и смотреть на обрушивающуюся стену!
