– Могила на Аппиевой дороге.
– Не фамильная ли семьи Гортензиев?
– Там имя Моск, я уверен.
Каменотес ошибался, если подумал, что этого будет вполне достаточно, я был намерен довести дело до совершенного конца.
– Я не собираюсь блуждать среди призраков этой ночью. – улыбнулся я ему. – И даже не пытайся, Скавр. Я могу пойти в любой день, но я знаю, что это мне не потребуется… Все что мне нужно, это текст надписи. Только покажи мне свою дощечку для письма…
Он понял, что я заметил вощеные дощечки, на которых он имел обыкновение делать заметки, свисающие с его пояса. Поэтому он протянул мне пару, с последними записями, и это было там.
Не то, что я предполагал, когда спрашивал в первый раз. Но именно то, что я ожидал сейчас:
D+MC+CERINTHO
LIB+C+SEVER+
MOSC+VIXIT+
XXVI+ANN+SEV
ERINA+ZOTICA
+LIB+SEVERI+
FECIT 150
Я прочитал это вслух, медленно расшифровывая принятые сокращения: "Посвящено Манам151 Гая Церинта, вольноотпущенника Гая Севера Моска, прожившего двадцать шесть лет, Северина Зотика, вольноотпущенница Севера, поставила это".
– Очень сдержанно. На твоей табличке есть свободное место. Что ты удалил в конце?
– О… она не могла решить, добавлять ли "имеющая большие заслуги перед ним". В конце концов, она по каким-то причинам отказалась от этого.
Невинная фраза, широко в ходу на надгробных плитах, что ставят жены или их неофициальные эквиваленты. Иногда, несомненно, дань содержала иронию. Но любой, кто ее прочитает, догадается о тесных отношениях.
Таким образом, я мог объяснить каменотесу причину, по которой Северина была вынуждена опустить эти слова. Как бы она не хотела сказать добрые слова о своем поклоннике вольноотпущеннике, девочка была слишком хорошим профессионалом, чтоб оставлять хоть малейшую подсказку.
LXIV
Мне казалось, что с тех пор как я в последний раз посетил дом на Счетной улице минула целая эпоха. Была ночь, но дом был залит светом; у нее было три богатых наследства, чтоб заплатить за масло в светильниках. В большинстве домов уже перестали бы работать. Но Северина делала единственное, что оставалось домоседливой девушке, у которой не было никакой возможности заполучить мужа на этой неделе – сидеть у своего ткацкого станка, планируя, как поймать другого.
Я наблюдал за ней, вспоминая как моя сестра Майя говорила, чтоб я обратил внимание, насколько она была искусна в ткачестве. Я считал, что она была искусной ткачихой. Даже если во всем остальном она и лгала, но работала она уверенно. Когда я вошел, она не перестала перекидывать челнок, хотя и выглядела рассерженной.
– Обед давно закончился, Фалько!
– И ужин тоже! Жаль.
Я подошел к дивану, так что ей пришлось отвернуться от своей работы. Я устало прикрыл лицо ладонями.
– Зотика! Сегодня одно испытание за другим, Боги, как я устал…
– Тебе что-нибудь дать? – она почувствовала себя обязанной что-нибудь предложить.
– Нет. Все что я хочу, незамысловатая компания и беседа с другом!
Я глубоко вдохнул, и с шумом выпустил воздух из легких. Когда я я поднял глаза, она совсем забросила свой моток шерсти и с тревогой смотрела на меня.
– Я только что побывал у Гортензиев. А до этого у Присцилла.
– Что случилось?
Теперь она сидела как на иголках, предвкушая знаменательное событие. Она знала, что я пришел чтоб завершить это дело. Волнение было ее образом жизни, мне пришлось бы нанести неожиданный удар, чтоб поколебать ее, или я ни за что не добьюсь успеха.
– Слабое актерство и ложь, главным образом! Так или иначе, я повернул все это дело к твоей пользе… Боюсь, эти бабы напоили меня, а не я сам… – я ухмыльнулся, затем всплеснул руками. – Я чувствую себя запачканным, Зотика! Я рассержен, что мне пришлось играть. Я особенно рассержен на не слишком тонкие намеки, что я – всего лишь еще одна привлекательная статуя, который любая вольноотпущенница, у которой больше денег, чем художественного вкуса, может себе купить!
Я с удовольствием расплылся по дивану.
– Мне нравится быть настоящей находкой. За прожитые годы я получил один или два удара, которые уже не выправишь снова, но моя личность была отполирована так, что стала бы ценным приобретением для знатока…
– В чем дело, Фалько? – Северина захихикала.
– Ни в чем. Фактически, я думаю, что все в порядке. Я думаю, что не имея на руках и клочка неопровержимых улик, я напугал всех тех, кто сам привык пугать!
– Тогда расскажи мне это!
Я стал загибать пальцы:
– Крепито и Феликс знают, что Присцилл был бы счастлив отравить их, поэтому опасная затея совместной деятельности их сорвалась. Теперь Нова не стало, их власть в империи Гортензиев несколько выскользнула у них из рук – тем более, что я им намекнул, что они могут подвергнуться разбирательству в Сенате. Они должны срочно изменить свой подход к ведению дел, и посвятить себя работам на благо горожан за свой счет… Присцилл полагает, что эти двое натравят на него правосудие. Он умчался в дальнее морское путешествие. Это должно стать хорошей новостью для его арендаторов. Если повезет, он утонет еще до того, как решит вернуться в Рим.
– Как тебе все это удалось?
– Пустяки! Убедительность и обаяние. При этом Атилия и Поллия напуганы, что если они что-то сделают не так, то я пошлю их на арену ко львам за их попытку отравить Нова. Взамен моего молчания они будут заниматься благотворительностью – в их собственном расточительном стиле, разумеется. Я убедил их направить свою энергию на учреждение школы для девочек-сирот. Ты ведь сирота, не так ли? Я мог бы похлопотать о местечке для тебя там, если хочешь…
– Сколько вина они в тебя влили?
– Недостаточно, это был очень хороший год для изготовления вина!
Северина смеялась надо мной. Я ей широко улыбался. Внезапно она поняла, что веселость была уловкой, и я был совершенно трезв после всего.
