Книга Саблями крещенные - Богдан Сушинский

Визит на «Альмансор» генерала д’Арбеля оказался неожиданным.

Прошло несколько дней после возвращения на корабль лейтенанта д’Эстиньо, однако никаких признаков того, что «Альмансором» заинтересовался если не сам польский принц, то хотя бы командующий испанскими войсками или комендант города, полковник Гяур так и не выявил. Наоборот, были минуты, когда ему начинало казаться, что все то, о чем поведал в день своего второго пришествия на борт д’Эстиньо, — всего лишь похмельная шутка гуляки. Или коварный розыгрыш.

Но вот, кажется, все становилось на свои места.

— Вы — князь Гяур? — высокомерно спросил генерал, когда полковника ввели в довольно просторную капитанскую каюту.

— Вам придется смириться с этой мыслью, господин генерал.

— Как и вам с тем, что перед вами генерал д’Арбель, — насмешливо уставился на пленника командующий. Это был высокого роста, непомерно располневший идальго, с отвисшим дряблым животом, отвисшими щеками и с таким же неприятно дряблым, преисполнявшим не только улыбку и всякое слово, но и все существо генерала сарказмом. — Кажется, этот кораблик присмотрелся вам не меньше, чем нашему несостоявшемуся Магеллану лейтенанту д’Эстиньо. Кажется, вы оба не собираетесь покидать его борт до тех пор, пока вас не произведут в адмиралы. За особые заслуги перед флотом Его Величества.

В переводчике генерал не нуждался. Его французский был таким же саркастически изысканным, как и испанский. Вообще создавалось впечатление, что необъятного сарказма дона д’Арбеля вполне хватило бы на любой из европейских языков — был бы только повод поиздеваться над собеседником.

— Я бы выразился точнее, генерал. Этот корабль не столько приглянулся лейтенанту д’Эстиньо, сколько сам лейтенант приглянулся экипажу корабля. Я чужой на этой земле и на этом корабле, но, видит бог, лучшего хозяина капитанской каюте «Альмансора» не познать.

— Кто бы мог подумать, дьявол меня рассмеши, как любит говаривать наш друг лейтенант! — д’Арбель изъяснялся в таком тоне, словно самого лейтенанта в каюте не было.

— Вот уж не ожидал столь лестной оценки из уст своего пленника, — растерянно пробормотал лейтенант. Хотя в душе остался доволен. Как и полковник, он хорошо помнил о своей просьбе замолвить словечко перед генералом, и был рад, что Гяур свое обещание выполняет.

— Жаль, что я не вице-адмирал Коссаро.

— Но вы же — генерал д’Арбелъ, — с тем же неподражаемым генеральским сарказмом возразил Гяур. — И на этом корабле действуют ваши прибрежные корсары… Неужели вы хотите, чтобы здесь появился другой капитан, столь же бездарный, как командор Морано, сумевший погубить всю свою эскадру при первом же появлении нескольких наших шлюпок и рыбацких баркасов? Это, конечно, не мое дело. Чем слабее враг, тем нам легче. Но простите, генерал, я не разучился ценить доблесть офицера, пусть даже вражеского.

Все еще стоя посреди каюты, д’Арбель взглянул на Гяура, как Адам на яблоко, услужливо раздобытое для него библейским змеем. Генерал привык к тому, что везде, где появляется, господствуют только он и его убийственный сарказм. Поведение этого пленника, который по виду к тому же чуть ли не вдвое моложе его, вышибало командующего из привычного «седла».

— Так чего вы ждете, лейтенант? — по-своему отреагировал д’Арбель, и в этой ситуации оставаясь самим собой. — Немедленно принимайте командование кораблем!

— Простите, господин генерал? — стушевался д’Эстиньо.

— Выполняйте приказ, дьявол меня рассмеши! И считайте, что с вице-адмиралом этот вопрос улажен.

— Не тяните, лейтенант, — вполголоса посоветовал Гяур. — Не ждите, пока вас выставят из каюты.

— Выполняю ваш приказ, господин генерал! — задохнулся от радости лейтенант прибрежных корсаров.

* * *

Оставшись наедине с полковником, д’Арбелъ уселся за стол, в кресло капитана, и жестом предложил кресло пленнику.

Молчание, которое воцарилось в каюте, нарушалось лишь доносившимися с палубы командами капитана д’Эстиньо и долетавшими с берега звуками пастушьего рожка и перезвоном колокольчиков, извещавших о том, что на склоне появилось небольшое стадо. На море в это время царил полнейший штиль, и корабль словно бы застыл у причала, предаваясь еще несмелому фламандскому теплу и унылой портовой неге.

— Я мог бы сообщить вам приятную весть — что прибыл сюда для того, чтобы лично проследить, как вас вздернут на рее, — безмятежно улыбался генерал. Новость действительно казалась ему неожиданно приятной. Полковник, по его разумению, должен был воспринимать ее с не меньшим воодушевлением. — Хотите возразить, что не достойны этого?

— Определить мою вину могут только Бог и вы, генерал. Больше некому.

— Так вот, она нами давно определена, — раздался в кресле генерал, обвисая телесами по обе стороны подлокотников и широко расставив на удивление хрупкие, с мелкими волосатенькими кулачками, руки, которые бог весть когда в последний раз ощущали тяжесть боевого оружия. — Но я великодушен. Как, впрочем, и Господь. Мы оба предлагаем вам перейти на службу испанскому королю. Его Величество король Испании чем-то неугоден вам?

— Да по мне — что король Польши, что король Испании… В достоинствах корон я пока разбираюсь плохо. Но с меня хватит того, что я уже служу королям Польши и Франции. Не могу же я служить трем королям сразу, — пытался Гяур выдержать тон, навязанный ему д’Арбелем. — А ведь и турецкий султан еще не забыл, что в свое время я был подданным Блестящей Порты. Но, если учесть, что у меня есть страстное желание не служить ни одному из них…

— Это правда? — подался к нему генерал. — Об этом я слышу впервые. Значит, есть основание ожидать, что к демаршам двух королей подключится посол Турции?

— Извините за излишние хлопоты, — вежливо улыбнулся Гяур. — Теперь вы сами понимаете, что я не в состоянии служить четырем монархам сразу. При всем уважении к ним. Особенно к испанскому.

— Но вы — наш пленный! — грохнул кулачком по столу генерал. — И мы имеем право казнить вас даже в присутствии всех четверых монархов.

— Это ваше право мы уже оговорили, генерал. К чему излишние эмоции?

— Но в Испании вы получите чин генерала. Я лично позабочусь об этом. И поступите под мое командование. Вместе с теми казаками, которые останутся верными вам. А их, очевидно, окажется немало. Пусть тогда французы решают, как им отбиваться от непрерывных рейдов ваших степных азиатских пиратов.

— Что очень усложнило бы жизнь принцу де Конде. Как и кардиналу Мазарини. Но она была бы усложнена еще раньше, если бы меня и полковника Сирко пригласил на переговоры не кардинал Мазарини, а первый министр Испании.

Генерал д’Арбель впервые удосужился согнать с лица саркастическую улыбку и изобразить некое подобие прискорбия. Что ни говори, а полковник прав. Но что это меняло в их отношениях и в смысле их переговоров?