Богиня плодородия в Исе считалась и покровительницей шлюх.
Грациллоний нахмурился. У него не лежала душа к обману, да и вера его запрещала лгать. Однако жена Боматина вряд ли рискнет выяснять у короля, где провел ночь ее муженек, как бы ей ни хотелось погреться в лучах царственного сияния.
– Ты, мой король, тоже подумай… – моряк прикусил язык. – Прости. Я забылся. Мы так долго путешествовали бок о бок, и ты никогда без нужды не напоминал о разнице между нами. Я иногда забываю, что ты – воплощение Тараниса.
– Понимаю, – с облегчением отозвался Грациллоний. Ему вовсе не хотелось одергивать спутника и тем более прибегать к жезлу. Но приходилось заботиться о сохранении королевского величия – без него он потерял бы возможность исполнять долг префекта. Две дюжины легионеров – маловато для власти над древним и гордым городом.
– Мы хорошо потрудились, – сказал Боматин, прервав молчание, заполненное стуком подков и шумом прибоя. – Верно?
– Будущее покажет, – сухо заметил Грациллоний, обрывая разговор.
Сейчас ему не думалось о делах. Возвратись они при свете дня, он отправился бы прямо к Дахилис. Девочка выбежала бы ему навстречу, смеясь и плача от радости. Но сейчас она уже спит, и будить ее среди ночи не стоит – ведь срок совсем близок…
Часовые у Верхних ворот встретили их радостными криками.
– Тихо! – приказал Грациллоний. – Не поднимайте шума. Все прошло благополучно, и завтра на Форуме я буду говорить с народом. А сейчас мы устали и нуждаемся в отдыхе.
Он оставил коня у казарм, поблагодарил свой отряд, как подобало командиру, и ушел, как был, в военной одежде и промокшем плаще. В домах еще кое-где светились окна. Как ни дорого стало в последнее время масло, исанцы не отказались от привычки засиживаться допоздна – хоть при сальных свечах! Впрочем, и в темноте по широкой дороге Лера до Дельфиньей аллеи добраться нетрудно. Он наизусть знал все изгибы улочки, ведшей к дому Бодилис.
И у нее еще светилось окно. Он постучал в дверь молотком в виде маленького якоря. Бронза потускнела от прикосновения сотен рук. (Что только нужно было всем этим просителям?) Бодилис отворила дверь. Королева рано отпускала слуг, а сама нередко проводила всю ночь над книгой или рукописью.
Она вдруг показалась Грациллонию такой прекрасной, что перехватило дыхание, и очень похожей на Дахилис. Свет лампы, падая из-за спины, освещал лишь контуры фигуры, распущенные волосы, протянутые навстречу руки, но он видел…
– Ты! О ты! – выдохнул глухой голос. – Добро пожаловать домой, любимый!
Он прижал ее к себе и целовал, пока она не задохнулась. Только услышав тихий стон, Грациллоний понял, что слишком крепко прижимает ее к жесткой кольчуге. Не прерывая поцелуя, он разжал объятия. Ладони скользнули по плечам, по талии, бедрам.
– Входи же, – Бодилис чуть отстранилась и потянула его в дом. – Как ты? Что… что удалось тебе совершить, король?
– Со мной все хорошо, – он оглядел себя и тихо фыркнул. – Если не считать того, что я грязен, пропах потом и совершенно не подхожу для приличного общества… Дахилис – как она?
– Превосходно.
– А-а-а-х-х…
Бодилис замялась.
– Я была уверена, что ты уже побывал у нее.
Он почувствовал, как горят у него щеки.
– Мы вернулись слишком поздно. Я боялся потревожить ее. Знал, что ты скажешь мне все как есть.
Бодилис рассмеялась низким грудным смешком:
– А теперь, когда ты можешь больше не бояться за нее… что ж, ты ведь долго странствовал.
Грациллоний проказливо ухмыльнулся.
– Вот именно!
Она опустила ресницы.
– И я так долго ждала…
Он шагнул к ней. Бодилис отстранилась – игривым, соблазнительным движением.
– Постой! Не хочешь ли сперва подкрепиться? Нет? Тогда давай хотя бы снимем с тебя броню и немножко отмоем. Я с удовольствием займусь этим.
…Они лежали рядом, касаясь друг друга. Разгоряченным телам не нужны были одеяла. Множество ламп окрашивали ее кожу в цвет золота. За окнами тихо шуршал дождь.
– Да, в Исе все по-старому, – говорила Бодилис. – Вот бедняжке Иннилис нелегко приходится, как и с первым ребенком, от Хоэля. Тошнота, боли – но, по крайней мере, не хуже, чем в прошлый раз, а первые роды всегда самые трудные. Мы, Сестры, помогаем ей, как можем. Я думаю… если ты завтра навестишь ее – просто по-дружески, – ей полегчает.
– Конечно, навещу!
– Конечно! Ты – это ты, – Бодилис взглянула чуть строже. – Ей нужна помощь! В ночь солнцеворота она несет Бдение на Сене.
– Что? – поразился Грациллоний. – Я думал… все галликены должны собраться в городе.
– Так всегда было. Но эпоха, порожденная Бреннилис, умирает, и… – Бодилис коснулась пальцем его губ. – Не любопытствуй. Так нужно. Ради спасения Иса.
Его вдруг зазнобило. Бодилис почувствовала, придвинулась ближе, улыбнулась.
– Это к добру, не к худу. Просто служба, которую надо исполнить, – как для тебя охрана Вала. Тебе в этом путешествии наверняка пришлось тяжелее. Расскажешь?
Он охотно согласился – разговор отвлекал от невнятного дурного предчувствия. И хорошо, что рядом оказалась именно Бодилис – Бодилис, радующая тело, и в то же время глубокий и чуткий собеседник. Он отстранил от себя мысль об Иннилис.
– Это рассказ длиной не в одну милю, – начал Грациллоний. – Я вел ежедневные заметки, которые хотел бы дать тебе прочитать – если ты осилишь мое хромающее правописание. А сейчас… тебе не хочется спать? Тогда давай принесем вина и поболтаем. Когда тебе надоест, скажи сразу.
Она слушала внимательно, и ее проницательные вопросы и замечания помогали Грациллонию глубже понять увиденное и пережитое. Он начал рассказ с приезда в безрадостный Воргий, город, когда-то бывший соперником Иса; перешел к Кондат Редонуму, где впервые предложил союзникам обуздать расхрабрившихся галльских лаэтов; коротко описал путешествие на юг до самого Порта Наменетского и Кондовиция, где обговаривал взаимодействие приграничных гарнизонов с исанским флотом; и на север, в Ингену, откуда повернул обратно, свернув только ради визита к трибуну в Гезокрибате…
– В принципе, мы достигли соглашения, но налаживать работающий механизм придется не один год. И все же для начала мы немалого добились.
– Ты добился… – шепнула она, целуя его в губы.
II
Виндилис теперь жила у Иннилис. Никому не пришло в голову осуждать их, хотя они спали в одной постели. Молодой королеве слишком часто требовалась помощь, а слугам, хоть они и любили ее, не доставало знаний и умения в подобных делах. На самом деле Иннилис так ослабела, что нечего было и думать о запретных удовольствиях. Если Виндилис и целовала молодую подругу, то в этих поцелуях проявлялось лишь материнское чувство.
