– Раджа Джирай Чанд, – уверенно ответил Ян. – Мой дед. Тот самый, который гонял моих родителей по всей Индии еще до моего появления на свет, пока не заставил их бежать в Дели, где они вместе с моей сестрой погибли.
– Прости его… – начал Мохан Тайид, но раджа властным движением унизанной перстнями руки приказал ему молчать.
– Вот таким же много лет тому назад предстал передо мной твой отец, – сказал он. – И тогда, как и теперь, я не мог понять, безрассудство это или смелость. – Он подался вперед, опершись обеими руками на свою прогулочную трость. – Но он не был глупцом, твой отец. Возможно, со временем из него получился бы великий воин, но… – Джирай Чанд глубоко вздохнул и поднялся со стула. – Он был и остался ферингхи – белым, неверным. И он оказался достаточно безумен для того, чтобы нарушить обычаи этой страны, полагая, что это пройдет ему даром. Тем самым он вверг вас всех в страшный грех. И это, – раджа подошел к внуку и тронул его шрам на щеке, – будет напоминать тебе о его преступлении. – Старик пристально посмотрел мальчику в глаза. – Мы еще посмотрим, насколько ты раджпут и достоин ли своих предков. В твоих жилах течет и моя, княжеская кровь. Но я всегда буду помнить, что она смешана с кровью ферингхи и ты – дитя неосвященного и нечистого союза. И ты, – ражда грозно уставился на мальчика с высоты своего недюжинного роста и отступил на шаг назад, – и ты тоже никогда этого не забудешь. – С этими словами он вернулся на место и тяжело опустился в кресло. – Ты – мой внук, но ты – бастард. Такое наследство оставили тебе родители.
18
Почти полтора года потребовалось стране на возвращение к мирной жизни. Стычки становились все реже, хотя официально соглашение с сахибами было подписано только в июле 1859 года. Число погибших англичан, с учетом жестокости их противников, оказалось на удивление низким. Павших индусов никто не считал, но их страна изменилась необратимо. Белеющие в степях кости убитых, покрытая свежими могилами и усеянная пулями земля, трещины и пробоины в зданиях – таковы были видимые следы войны. Но в сердцах людей она оставила куда более глубокие и болезненные раны.
В души колониальных хозяев она заронила подозрительность и презрение, в то время как пережившие унизительное поражение индусы затаили злобу на своих победителей. Первого ноября 1859 года королева Виктория лишила Ост-Индскую компанию властных полномочий, сосредоточив управление полуостровом исключительно в руках своих наместников. Население, насколько это возможно, разоружалось. Число сипаев было уменьшено. Отношения между индуистами и мусульманами регулировались по принципу «разделяй и властвуй». Вся артиллерия была передана англичанам. Шаха Бахадура обвинили в измене и массовых убийствах. Военный суд приговорил его к изгнанию, как и многих других раджей и правителей, воевавших на стороне мятежников. Лорд Каннинг в дополнение к званию генерал-губернатора получил титул вице-короля Индии. Политика экспансии была приостановлена. Главной задачей стало укрепление власти в рамках существующей колониальной империи.
Итак, официально вся Индия находилась под властью британской короны. Факт, что на ее территории еще оставалось несколько независимых княжеств, намеренно замалчивался. Их не трогали. Слишком маленькими, незначительными и мирными были эти последние островки свободы, а риск спровоцировать новую волну недовольства велик. Поэтому жизнь в княжестве Джирая Чанда не претерпела никаких изменений. Вести с Большой земли доходили и до Сурья-Махала, однако не особенно интересовали тамошних обитателей.
Всех, кроме Яна. Он с жадностью ловил любое известие о Восстании сипаев – так стали называться события мая 1857 года и последующих нескольких месяцев. О них много писали, в том числе и в газетах. Эта война глубоко взволновала как европейцев, так и индусов. Она скрупулезно документировалась и стала предметом выдающихся журналистских расследований.
Шаг за шагом Яну удалось восстановить ход событий, предшествовавших кульминационному моменту мятежа – взрыву порохового склада в Дели, жертвами которого стали его мать и сестра. Если Ян и скорбел по ним, то никогда того не показывал и не говорил об их смерти. Однако Мохану казалось, что с некоторых пор мальчик перестал винить кого-либо в происшедшем и считает погибших жертвами несчастливого стечения обстоятельств: так уж получилось, что они оказались в неудачное время в неудачном месте. И еще Мохан видел, как тщательно высматривает Ян между газетных строк хоть что-нибудь, указывающее на возможное местонахождение его отца. Принц понимал, что все напрасно и следы Уинстона Невилла затерялись навсегда, однако своими соображениями с племянником не делился.
Между тем жизнь в Сурья-Махале текла своим чередом, в ритме смены времен года и подчиняясь принятому во дворце расписанию. Ян учился верховой езде и стрельбе из лука, занимался английским, хинди, санскритом и урду, изучал географию, историю, математику, читал священные индуистские тексты. Нанятый раджой брахман научил его совершать ежедневную пуджу и прочие молитвы и ритуалы. Придворный церемониймейстер преподавал мальчику тонкости дворцового этикета: как правильно подойти к трону раджи, чтобы преподнести ему назарану – дары в знак верности, – и как потом вернуться на свое место, чтобы не упасть и не споткнуться. А старый воин по имени Аджит Джай Чанд учил Яна разным видам единоборств и обращению с холодным и огнестрельным оружием.
Это о его приходе однажды в полдень объявил слуга, когда Мохан Тайид был занят составлением комментариев к стихам Бхагавадгиты.
– Намастэ, Ваше Высочество, – почтительно поклонился Аджит Джай Чанд, сложив перед грудью ладони. – Прошу простить меня за то, что явился к вам без предварительного уведомления.
– Намастэ, Аджит, – поклонился принц, отдавая дань уважения старшему по возрасту гостю, хотя разница между ними составляла всего несколько лет. – Нет никаких причин извиняться.
Он послал слугу за чаем и угощениями и, пока накрывали стол, занимал Аджита непринужденной светской беседой о погоде и новых лошадях в конюшне. Мужчины осведомлялись о здоровье и благополучии друг друга, Мохан Тайид спросил о жене Чанда Лакшми и ее четверых сыновьях. Когда подали чай, оба уселись на мягких подушках, скрестив по-турецки ноги.
– Оставим формальности, Аджит, – сказал принц. – Не для того мы в детстве тузили друг друга и вместе валялись в грязи.
На лице гостя мелькнула лукавая улыбка.
– Никак не можешь простить мне моих побед?
– Что касается меня, я мог бы с этим жить, – усмехнулся Мохан. – В конце концов, я тоже бывал на высоте. Но вот раджа – нет. Он тебе этого не забудет.
Аджит вмиг посерьезнел.
– Раджа не может простить мне другого, – возразил он.
Мохан пристально посмотрел на собеседника поверх края пиалы.
– Ты имеешь в виду…
– Именно, мою нечистую кровь, – кивнул Аджит.
Он тоже состоял в родстве с Чандами и по другой линии – с махараджами Джайпура. Однако дедушка Аджита был французским солдатом. Воин криво усмехнулся.
