Мы живем в плену совершенно других ожиданий, которыми пронизан социальный мир. В каком-то смысле ожидания его и формируют. С одной стороны, каждый человек фокусирует на себе пучок ожиданий других людей, с другой – его надежды формируют его окружение. Эти расчеты программируют нас, вынуждают быть теми, за кого нас «держат». «Сущность человека заключена в тех общественных отношениях, в которые он вступает в течение своей жизни», – писал ровно об этом Карл Маркс. Социум и есть некая устойчивая взаимная согласованность ожиданий. Преобладают в нем наши ожидания в отношении других людей. У этих ожиданий есть объективное содержание. Если я чего-то жду от другого человека, это означает, что я сам не собираюсь этого делать. Формирование ожидания есть одновременно делегирование каких-то функций другим людям.
Чем больше я рассчитываю на других людей, тем меньше мое реальное участие в общественной жизни, тем меньше меня самого. В пределе я могу делегировать другим людям даже заботу о себе любимом. Объективное снижение моего социального значения, суживание моих социальных ролей компенсируется тем, что другим людям вменяется меня уважать (то есть еще целый пласт ожиданий) просто за то, что я есть на этом белом свете. Если процесс интенсивного роста ожиданий к другим людям (отчуждения им функций) помножить на тенденцию безудержного роста потребления, то мы и получим современный социум.
С одной стороны, мы хотим, чтобы все делали другие, но при этом – чтобы у нас все было и нам за это ничего не было. Очевидно, что в такой социально-гуманитарной конструкции абсолютное большинство ожиданий удовлетворено быть не может и согласованный баланс взаимных ожиданий невозможен. Раздражение в таком социальном мире будет расти, и направлено оно будет всегда на персон вне меня: на президентов, политиков, партии, чиновников, учителей, врачей и др. Большую часть таких эмоций можно охарактеризовать как обиды и страхи. Круг позитивных эмоций ограничивается в основном гедонистическими эмоциями потребителя.
Существенно реже встречается другой тип самоорганизации, когда поведение человека определяется вопросом «что другие люди ждут от меня?». Очевидно, что в части реализации это гораздо более сложная формула, требующая от меня развитых интеллектуальных функций – как минимум понимания и рефлексии. Фактически я должен разобраться с этими ожиданиями и перевести их далее в требования к себе. Я должен вырастить в себе востребованные функции и встроить их в социальную организацию. Я должен уметь становиться элементом больших деятельностных систем, «винтиком» различных проектов и программ. Когда мне удается встроить себя в тот или иной социальный организм и коллективную деятельность, я испытываю чувства удовлетворенности, гордости, достоинства. Если что-то не получается, то чувствую вину и стыд.
Конечно, это более высокий ранг самоорганизации, но сам по себе он ничуть не приближает нас к способам жизни, дающим шанс на спасение человеческого мира. Моя готовность служить другим людям и корпорациям, отдавать себя и свою жизнь их интересам может быть для мира в целом точно так же губительна. Коллективный эгоизм ничем не лучше индивидуального.
Фридрих Ницше, сообщив нам, что «Бог умер», констатировал факт разрушения религиозного сознания. Теперь «мир – большая тюрьма», а мы «вписаны в этот брошенный, брошенный, брошенный Богом мир» (Андрей Макаревич). Вместе с Богом умерла и деятельность, поскольку она является таковой лишь в той мере, в которой она направлена на сохранение человека и мира. Но за это направление больше никто не отвечает.
Все наши ожидания от окружающих ограничены узкими корыстными интересами жителей коммунальной квартиры из Вороньей слободки Ильфа и Петрова. Труд больше не является способом служения Богу и Его Творению и лежит в основном в зоне негативных эмоций. Личная этика (публично объявляемые правила, которым я следую) и способность к поступку (к действию, выламывающемуся из всех социальных норм, но соответствующему безусловным содержательным нравственным требованиям) замещаются системами тотального слежения и контроля. Эта социальная конструкция может культивировать только злобу, обиды и страхи. Никакие «социальные меры» властей не могут решить эту проблему.
На самом деле все еще хуже. Эмоции во многом управляют нами. Физиологические механизмы таковы, что эмоции, в т. ч. негативные, самовоспроизводятся. Гневливый человек намеренно создает ситуации, в которых эта эмоция будет востребована. Обидчивый так выстраивает свою жизнь и жизнь окружающих, чтобы всегда ходить надутым. Живущий в страхе найдет повод и возможность испугаться. Сегодня физиология творит социальный мир. Наши негативные состояния стали одним из значимых механизмов формирования нынешнего безумного социума.
К новому цивилизационному цензу
Сегодня религии во многом профанированы и ритуализированы. Но дело не только и даже не столько в этом. Конечно же, нам нужно восстановить в своих правах и в своем предназначении религиозное сознание. Только достаточно ли этого? С одной стороны, вопрос «Как жить?» вроде бы относится к ведению Церкви: как именно человек должен соучаствовать в творении, в чем его ответственность и предназначение.
С тех пор как в европейском ареале были даны принципиальные ответы на этот вопрос, прошло немало времени: для христиан более 2000 лет, для мусульман – около 1300. Ответы эти по-прежнему актуальны и современны. Человек отвечает за Божье творение, он наместник Бога на земле, единоверцы – братья и сестры. Верить в Бога – значит верить в Творение, а следовательно, в наличие Цели и Смысла. Отказ от этих оснований, жизнь сегодняшним днем, забота только о себе – путь к скорой гибели человечества.
Вместе с тем за последние сотни лет ситуация на планете сильно изменилась. Деятельность человечества радикально усложнилась, стала глобально планетарной, плотность связей и взаимозависимостей существенно увеличилась, а возможные последствия воздействия на природу и на здоровье людей стали угрожающими. То, что будет с планетой и людьми, зависит от десятков миллионов госслужащих, сотрудников различных организаций, проектировщиков, управляющих и менеджеров среднего звена и от их способности к коллективному взаимодействию. Тут-то и лежит проблема. Она многослойна.
Во-первых, все эти люди в абсолютном большинстве не религиозны. Даже те из них, кто исправно посещает по воскресеньям церковь или по пятницам мечеть. Текущая деятельность (от которой все и зависит) и Бог лежат у них в сознании на совершенно разных полочках. Они могут много рассуждать о духовности, но их профессиональная деятельность при этом остается бессмысленной, вредной и опасной с точки зрения продолжения жизни на земле, то есть совершенно бездуховной (и при этом очень успешной в социальном плане).
Во-вторых, если даже допустить, что они каким-то образом вдруг обретут просветление и совесть, то религиозные догматы сами по себе мало что скажут им о том, как надо организовать свою повседневную жизнь. Христианские заповеди или законы шариата не предусматривают всех тех ситуаций и проблем, которые имеют сегодня место в социальных и деятельностных системах.
Религиозная жизнь должна еще быть оснащена соответствующими человеческими способностями, которые позволяли бы деятельности вновь обрести подлинную духовность. Религиозный человек должен стать способным сам определять содержание богоугодной (сохраняющей и продолжающей Творение) деятельности – своей и коллективной. Принцип «познай Бога и делай что хочешь» должен быть воплощен практически.
