— Довольно, мэтр, — сказал король, и взгляд его загорелся.
— Если Вашему Величество благоугодно позволить…
— Нет, мэтр, нет! Я знаю, что вы хотите мне сказать… Теперь говорить бесполезно… Ваша служба исполнена, можете удалиться.
— Надеюсь, мне не зачтется зло, которое может произойти! — сказал медик, поклонился и ушел.
Теперь в передней было полно народа. Весть, что королю лучше, что он может выздороветь, оставила пустоту вокруг дофина Генриха и привела толпу царедворцев к старому королю.
Оставшись один, Франциск I некоторое время лежал неподвижно, уставившись в потолок.
Вошел Бассиньяк и сказал, что госпожа Диана де Пуатье очень просит получить аудиенцию у короля.
Франциск I очень уважал Диану де Пуатье. А она его предавала: хотела убить. Он этого не знал.
Диана де Пуатье не питала ненависти к Франциску I. Но она ненавидела того, кто занимал место Генриха II. Ведь она твердо рассчитывала, что за коронацией дофина последует и ее собственная коронация.
Франциск I велел впустить ее.
— Государь, — сказала она своим почти мужским голосом, — я счастлива видеть, что получила ложное донесение.
— Какое донесение, дорогая Диана?
— Нам говорили, что Ваше Величество неисцелимо больны… — так и рубанула она.
Король побледнел, как полотно.
— … и может не пережить кризис этой ночи, — не моргнув глазом продолжала Диана. — Теперь же я вижу, что это совершенная неправда, и милостью Божьей король проживет еще долго.
— Король при смерти, — прервал ее Франциск I.
— Государь, государь, что вы говорите? Я уверена, вам только немного скучно, и довольно небольшого развлечения, чтобы избавить вас от таких печальных мыслей. Позвольте, государь, сказать совершенно откровенно…
— Говорите, милый друг…
— Итак: с тех пор как мы в Фонтенбло, вокруг Вашего Величества одни мрачные да хмурые лица. Праздников нет, турниров нет… Разве что охота как-то рассеивает суровое однообразие этих дней. Но мы же не в походе, государь! Призовите к себе поэтов, которых вы удалили, трубадуров, чьи рассказы некогда нас пленяли, составьте двор, подобный цветнику. Здесь хватает прелестных молодых женщин, вид которых рассеит печальные мысли Вашего Величества. К чему далеко ходить за примером: зачем вы прогнали из дворца и поселили в парке очаровательную Жилет, которую мы все так любим?
Король пил эти слова и пьянел от сладостного яда. При имени Жилет его сотрясло от головы до ног.
Диана с первого же взгляда понимала, как разрушительна стала страсть для сердца, пережившего возраст любви, но упрямо цеплявшегося за любовь…
Она внезапно хлопнула в ладоши.
— Да, кстати: странный случай! Я хотела бы сообщить о нем Вашему Величеству, чтобы развлечь.
— Вы чаровница, Диана, от ваших слов я оживаю!
— К счастью, Ваше Величество не нуждается в посторонней помощи, чтобы жить.
— Так что за случай? С кем произошел?
— Как раз с герцогиней де Фонтенбло.
Глаза короля разгорелись.
— Садовник отыскал в парке письмо, подписанное: «Подруга Жилет». Адресовано письмо господину… господину де… Забыла. А письмо — вот оно, государь.
Диана подала королю сложенный листок бумаги. Он перечитал его несколько раз.
Должно быть, из скромности, чтобы дать королю полную волю поразмыслить, Диана сделала шаг назад к столику, на который медик поставил свою склянку.
Наконец король оторвался от письма и посмотрел на Диану.
— Благодарю вас, дорогая Диана, — сказал он.
— За что же, государь?
— За добрые слова и за это письмо.
— Господи! Неужели оно имеет какую-то важность?
— Очень большую важность, Диана! Будьте теперь любезны меня оставить. Но прежде окажите еще только одну услугу… Поднесите мне вон ту бутылочку со столика. Вы не видите?
— Простите, государь… и вправду не сразу увидела…
Диана взяла склянку и поднесла королю.
Король мрачно посмотрел на бутылочку — совершенно такую, как та, которую поставил на столик врач.
— В ней жизнь и смерть… — прошептал он.
И, быстрым движением наполнив серебряную рюмку, он залпом выпил. Потом король позвал Монтгомери. Капитан гвардии тотчас явился.
— Возьмите двадцать надежных людей, — сказал он, — ступайте в трактир «Великий Карл» и арестуйте шевалье де Рагастена — он там. Если с ним там еще другие лица — арестуйте их тоже. И поскорей!
Монтгомери откланялся и исчез.
— Бассиньяк! — позвал король.
— Я здесь, государь!
— Помоги одеться…
Одевая короля, Бассиньяк посмотрел на столик и увидел там ту самую склянку, которую показывал хирург.
— Вот это хорошо… — пробормотал себе под нос старый слуга.
— Что ты сказал? — спросил король.
— Хорошо, говорю, что Ваше Величество начали принимать лекарство…
— Чем же так хорошо?
— Оно точно успокоительное, Ваше Величество может пить его без боязни.
Для камердинера эти слова были связаны с тем, что на ходу сказал ему врач, но Франциск I понял его неправильно.
— Так и есть, — сказал он мрачно, — это зелье успокоит духов, возмутившихся в теле. Налей мне эту рюмку…
Бассиньяк поспешно повиновался.
Король выпил рюмку залпом, как и первую, со свирепым отчаяньем. «Я пью свою смерть!» — подумал он.
Первым немедленным действием зелья было чувство здоровья, распространившееся по всем его разбитым, усталостью членам. Липкий холодный пот, который был всего хуже, исчез. Тупая боль, все еще беспокоившая внутренности, прошла.
* * *
Между тем Монтгомери вышел из королевских покоев в тревоге, едва ли даже не в панике. Он думал: «Что происходит? Ла Шатеньере убили в “Великом Карле” — в том для меня нет сомнений. Убил его наверняка Трибуле. Я все это вижу как будто своими глазами. А теперь король посылает меня в трактир на Дровяной улице арестовать шевалье де Рагастена — одного из известных мне приезжих, друга Трибуле! Проклятый шут погубит меня как раз в ту минуту, когда судьба моя идет в гору…»
Размышляя, Монтгомери спустился во двор замка и отдал приказ одному из своих офицеров.
Вскоре офицер подошел и доложил, что люди собраны.
— Тогда за мной! — скомандовал капитан.
Он пошел к Дровяной улице.
— Я решительно пропал! — шептал он. — Если я пойду к «Великому Карлу», мне придется арестовать Трибуле. Шута приведут к королю. И мой фавор, построенный на лжи, рухнет вместе с этой ложью…
