– Я думал, тебе интересно, – с легкой обидой сказал он.
– Один раз интересно было послушать, когда приятель вернулся из Калифорнии году в шестьдесят восьмом. А потом стало неинтересно.
– Как хочешь.
– Но у тебя наверняка есть особая причина для возвращения. Никто по доброй воле не уезжает из города, где с утра до вечера светит солнце. Все собираются, но как доходит до дела, так их нет.
– И почему же я, по-твоему, хочу вернуться?
– Понятия не имею. Керри действительно тебя бросила?
– Не знаю.
– Есть простой способ узнать: она живет у тебя в доме?
– Нет.
– Ну вот.
– Да она и раньше часто бывала в разъездах – то по делу, то без дела.
– А перед исчезновением она собиралась в командировку? Ты звонил ее агенту?
– Звонил. Он говорит, никакой командировки не было. Вообще разговор вышел неловкий.
– Тогда, видимо, надо исходить из того, что она тебя бросила.
– Вот и я стал склоняться к такому же выводу. Короче. Мне неохота в старости прозябать там без работы и без друзей.
– Ну, прозябай здесь.
Он посмотрел на нее с обидой, и она состроила гримасу, показывая, что шутит. В прежние времена он бы посмеялся; Софи точно не знала, что притупило его реакцию – возраст или Голливуд. Она винила Голливуд.
– А у тебя друзей достаточно? – спросил он. – Не подумай, что я пресмыкаюсь. Но должен сказать, что ты займешь центральное место… в здании новой жизни.
– Я буду опорной конструкцией, – сказала Софи.
– Это предложение или разъяснение?
– Это разъяснение.
– Вот, значит, как.
– Посмотрим еще, как мы с тобой сработаемся на репетициях, – сказала Софи. – Если все пойдет хорошо, я с легкостью преобразую разъяснение в твердое предложение.
– Пытаюсь припомнить какой-нибудь подходящий к случаю малоприличный анекдот.
– В связи со словом «твердый»?
– Вроде того.
– Если не припоминаешь, пойди лучше по пути разъяснения.
– Что-нибудь про масло: «уже намазывается».
– Хотя бы.
– Таких анекдотов была туча, особенно в эпоху «Последнего танго в Париже», помнишь?
– Да, верно. Золотой век неприличных анекдотов про масло{98}, – сказала Софи.
– Вот-вот.
Как нелепо, что уже подкралась старость, подумала Софи. Нелепо и несправедливо. У старичья все воспоминания – черно-белые: войны, мюзик-холлы, мерзкие болезни, сумерки. А у нее все воспоминания – цветные, будь то оглушительная музыка и дискотеки, «Биба» и «Хабитат», Марлон Брандо и масло. В день первого свидания она повела Денниса на мюзикл со стриптизом; в браке они прожили более сорока лет, а потом он умер – даже не сказать, что от старости, а от болезни, которая выбирает главным образом стариков. Подняв бокал, Софи залпом выпила минералку с привкусом шампанского.
– Бокал шампанского, будьте добры!
Она решила надраться – просто чтобы проверить, так ли это противно, как ей помнилось.
26
Тони с Биллом сочинили сценарий за три недели. Он был рассчитан на девяносто минут, что равносильно трем сериям. Макс предупреждал, что пожилые зрители не захотят часами просиживать в зале, а сценаристам это было только на руку: они и сами не хотели месяцами просиживать в польской кофейне. Макс дал им наводку на два сюжетных стержня: две свадьбы. Барбара и Джим, оба овдовевшие, встречаются на свадьбе сына, и – слово за слово – из их болтовни рождается какая-то искорка; во втором акте они сами готовятся повторно связать себя узами брака.
– Чтобы оба разом овдовели – такого не бывает, ты согласен? – сказал Тони на второй день, когда они с Биллом обсудили все на свете и уже ни под каким видом не могли оттягивать начало работы. – Ну кто в наше время умирает? До восьмидесяти лет – никто.
У этого наблюдения была определенная подоплека, но Тони не хотел ее озвучивать. Истина, однако, заключалась в том, что Билл, невзирая на многолетнее пьянство, беспорядочные половые связи и злоупотребление наркотиками, дотянул до весьма преклонного возраста; это доказывало, что люди стали куда выносливей, чем прежде. («Злоупотребление? – презрительно повторял Билл пару десятилетий назад в ответ на беспокойство Тони. – По-твоему, я злоупотребляю? Да я использую по назначению».)
– Деннис-то умер, – заметил Билл. – Он до восьмидесяти не дожил.
– Ему просто не повезло, – сказал Тони.
Денниса убила инфекция, которую занесли ему в больнице после несложной операции на бедре.
– Тогда как: один развелся, второй овдовел?
– Давай-давай, – сказал Тони, как будто ему предложили второй пирожок.
– На кого что навесим?
– Нельзя заставлять Софи играть вдову. Она ведь и в самом деле овдовела.
– Почему это нельзя заставлять актрису играть то, в чем она хоть что-то смыслит?
– Да потому, что она распереживается.
– Зато быстро войдет в роль.
– А Джим разведен, – напомнил Тони.
– Наверное, – ответил Билл. – Но это же значит, что у него за плечами было целых два неудачных брака. Мне он виделся другим типом личности.
– А что, если он и не вступал в повторный брак? – решился Тони.
– По ней, что ли, сох все эти годы?
– К чему такой сарказм?
– Мыслимое ли дело – столько лет сохнуть?
– Человек может сожалеть о своих ошибках, разве не так?
– Чуть не полвека?
– Да хоть бы и полвека. Я же не утверждаю, что он все это время сидел в темной комнате и рыдал. Он просто сожалеет, что судьба у него сложилась так, а не иначе.
– Пожалуй. Только поздно уже.
– Ничего не поздно, – возразил Тони.
– Ой, не надо.
– Чего не надо?
– Да вот этого. Все кончено.
– Почему кончено?
– От Барбары прежней ничего не осталось. Или наоборот, осталось слишком много – это как посмотреть. Она больше не Барбара, пойми.
– Ты нарочно меня подзуживаешь?
– Она же была красоткой.
