И во всех случаях ошибался.
Выстрел, внезапный, ужасающий, и покойник под Эндрю наконец изменил позу, когда пуля вошла в него с отвратительным мягким звуком.
Эндрю увидел появившуюся на воротнике его пальто рваную дыру.
— Делай, что говорю! — пронзительно выкрикнул Роберт.
Эндрю, ненавидя себя, заплакал.
Руки его копались в кармане пальто, силясь вытащить толстый, сложенный конверт. Беззвучные рыдания сотрясали плечи. Он был ничтожеством. Представлял собой слезливую тварь. Генри, раболепный управляющий банка, увидя его сейчас, поразился бы. У Эндрю в ушах зазвучал негромкий комментарий управляющего: «Это мистер Стаффорд. Один из наших лучших клиентов. И жалкий, трусливый слабак, вам не кажется?»
— Быстрее, — произнес своим безжалостным тоном Роберт.
Наконец конверт вылез из кармана. Эндрю развернул его непослушными пальцами. Слезы застилали ему глаза. В глубине горла раздавались странные бульканье и писк. В тех редких случаях, когда думал о смерти, он наделял ее каким-то величием. Представлял себе совсем не такой.
— Достань то, что внутри.
Роберт хочет удостовериться, что в конверте блузка. Что ж, логично. Он приготовил приманку. И должен не исключать вероятности, что его противник окажется не менее хитрым.
А когда увидит блузку, убедится, что она та самая…
Тогда все будет кончено. Он умрет, лежа на трупе, неспособный ни пошевелиться, ни придумать какую-то стратегию, ни хотя бы настроиться на возвышенную мысль.
И ведь все это делалось ради Эрики. С какой стати? Сейчас она ничего не значит для него. Он даже не может зрительно представить себе ее лицо и вспомнить голос. Наверное, он ее любил, но любовь — отвлеченное понятие, теоретическое, нереальное.
Реальность — это каждое трепетное дыхание, громкие удары сердца, слышимые сквозь шум водопадов, пленку пота, облегающую его, будто вторая кожа.
Эндрю неуклюже разорвал конверт, полез внутрь и вынул скомканную розовую ткань. Развернувшись, она превратилась в женскую блузку с длинными рукавами, расстегнутую, покрытую засохшей кровью и красными отпечатками пальцев.
— Отлично, Эндрю. Сперва ты выкопал ее, как учуявшая собака, а теперь принес своему хозяину. Я очень доволен.
Все. Эндшпиль.
Губы Эндрю шевельнулись, и он обрел дар речи:
— Почему ты не сжег блузку, не сжег все ее вещи?
Этот бессмысленный вопрос был всего лишь отвлекающим маневром, Роберт удивил его тем, что стал отвечать:
— Потому что они представляют собой освященные жертвоприношением реликвии. Например, блузка. До той ночи она была обыкновенным куском ткани. Шерри наверняка купила ее на распродаже за четырнадцать долларов. Но помазанная кровью жертвы, блузка стала более священной, чем Туринская плащаница или обломок Святого Креста. Понимаешь?
— Нет.
— Разумеется, тебе не понять.
С этими словами Роберт поднялся, он был еще ближе, чем думал Эндрю, в десяти футах, огромным, как колосс, с револьвером в руке.
Прятался он за холмиком мерзлой земли на краю ложбины. Эндрю даже не видел этого холмика. Укрытие было идеальным.
Ствол револьвера слегка опустился и оказался наведенным в грудь Эндрю.
— Теперь твоя кровь осветят эту реликвию новым омовением, — прошептал Роберт.
Эндрю выпустил из рук блузку и ждал, глядя на смерть сквозь слезы, не желая умирать так жалко, скуля, как побитая собака.
Роберт улыбнулся:
— Прощай.
И тут поляну внезапно залил белый лунный свет.
Револьвер не выстрелил.
— Смотри, Эндрю. — Улыбка Роберта стала шире, глаза вспыхнули блаженным безумием. — Твоя холодная повелительница сняла вуаль облаков, чтобы видеть твою смерть.
Роберт на миг запрокинул голову, глядя на выплывающий из-за туч полумесяц.
То, что сделал Эндрю, не было итогом ясной мысли или расчета. Им руководил инстинкт.
Он изогнулся, одним движением схватил дробовик, вырвал его из рук мертвеца и навел на холмик.
Палец его лег на спуск. Он успел подумать, что если ружье не заряжено, ему конец.
Мир раскололся от грохота.
Эндрю отбросило назад, он растянулся на земле в полной уверенности, что ранен, окровавлен, его последняя возможность упущена, потому что Роберт выстрелил первым, а потом понял, что его отбросило отдачей дробовика.
Сквозь перезвон колоколов в ушах откуда-то послышался мучительный стон.
Роберт был ранен.
— Слышали?
Коннор кивнул в ответ. Отрывистый хлопок, далекий, но отчетливо донесшийся.
— Похоже, дробовик, — сказал он.
— Такой же, как у Чарли.
— Едем.
Коннор сел за руль своей машины. Когда заработал мотор, Элдер уселся рядом.
Ночную тишину разорвал второй выстрел.
— В восточной стороне, — сказал Коннор.
И потянулся к микрофону, но Элдер уже взял его, и когда машина, визжа покрышками, вынеслась на шоссе, старик с привычным сочетанием настоятельности и спокойствия просил подкрепления.
Эндрю перезарядил ружье и выстрелил по холмику второй раз. Больше патронов не было. Он бросил его и покатился в кусты, среди буйства кружащихся теней.
Ему требовалось другое оружие, и он смутно представлял, где искать его — пистолет, который выбросил, — только сможет ли найти…
Ползком по кустам. Куманика колет лицо. Кровь на щеках. Шипение водопадов громче, чем раньше, невозможно громкое, сокрушительный рев, но, разумеется, он слышит не водопады, это гул в заложенных от грохота ушах.
Элдер повесил микрофон и тут, видимо, вспомнил, что уже не начальник полиции.
— Извините, шеф, — чуть ли не застенчиво сказал он. — Похоже, я присвоил ваши полномочия.
— Оставьте. Вы сообразили быстрее, чем я. И больше не мелите ерунды о том, что состарились.
— Сейчас я себя чувствую значительно омолодившимся.
Подкрепление выехало, из центра города мчались две машины. Встреча их с Коннором и Элдером должна была произойти через три-четыре минуты.
Коннор опустил боковое стекло, не обращая внимания на поток холодного воздуха, он прислушивался, не раздастся ли еще выстрелов, но ничего не доносилось.
— По поводу этого досье, — сказал он.
Элдер хмыкнул.
— Прочли его, да?
— Просмотрел. Взял эту вырезку. — Коннор достал из кармана сложенный листок и отдал Элдеру. — Насколько я понимаю, вы считаете, что виновны они. Оба.
