Клод спросил, похоронили ли ребенка в объятиях матери. Сцена погребения Терезы и ее племянницы, лежащих в одном гробу, до сих пор преследовала юношу. Однако студент сказал, что он, наверное, раньше неправильно выразился: «Как это делают многие насекомые, мать погибла, став причиной новой жизни. Мы не надеялись на подобный исход, но ребенок выжил». Он показал Клоду запись в гроссбухе, в которой говорилось о том, что ребенка (девочку) отвезли в ближайший приют.
Меньше чем через полчаса Клод стоял перед входом в здание, не имеющее ничего общего с «Божьим домом». Обитатели сего дома только начинали, а не заканчивали жить. Вокруг все голосили на высоких тонах, и легко было догадаться, как здесь лечат. Комнату не заполоняли свешивающиеся с кроватей руки-ноги, на полу не было лужиц крови или слизи. Колыбели располагались в строгом шахматном порядке.
И все-таки кое-что роднило эти два заведения. Медсестры и здесь, и в «Божьем доме» должны были заботиться о подопечных. Одна из них особенно приглянулась Клоду. Она кормила ребенка грудью, прикрывшись складками халата. Эта сцена смутила юношу, хотя он так и не понял почему. Вскоре он разыскал мать-настоятельницу и рассказал ей о случившемся.
– Да, – ответила она, – ребенок Александры Хугон здесь. Да, она будет помещена в этот приют. Ее зовут Агнес. – (Нет, дело было не в хорошей памяти администратора, просто мать-настоятельница привыкла называть этим именем всех девочек приюта Агнес.)
Пока предполагаемый отец шагал по длинному коридору голодных Агнес и Робертов (это имя давалось всем мальчикам), мать-настоятельница сетовала на тяжелое время: «Конечно, не как в восемьдесят втором, когда мы принимали по ребенку в час. Но все равно нам есть чем заняться».
Клод остановился возле нескольких кроваток и взглянул на сувениры, оставленные родителями: монетки, порванные игральные карты, клубочки из проволоки. Эти предметы являлись напоминаниями о сложенных отцовских и материнских обязательствах. Их истинным предназначением было облегчить боль утраты, подать ребенку хотя бы слабую надежду на будущую встречу.
Клода отвели к колыбели, расположенной в дальнем конце зала. Ребенок в ней не спал и не плакал – девочка просто изучала окружающий мир ярко-зелеными глазами. Да, глаза у младенца были такого же цвета, как и у Клода, однако форма их принадлежала Александре. Таким образом, они соединили в себе его яркость и ее шарм. Что там говорила Александра, когда покидала чердак? «Мы больше никогда не посмотрим в глаза друг другу!» Что ж, она ошибалась.
Клод не знал, что ему делать. Он все спрашивал себя: «Неужели этот ребенок мой?» Он также задавался вопросом, сколько зеленоглазых любовников могло быть у Александры с тех пор, как они столь внезапно расстались. Агнес разводила и сводила крошечные ручки. Приглядевшись к ней, Клод заметил, что с пальцами у нее все в порядке, как, впрочем, и с ушами. Она заворочалась в колыбельке. Вот тут-то Клод и услышал это. Нежный звон. Он посмотрел в кроватку и увидел, что вокруг шеи младенца повязан крошечный медный колокольчик – подарок, который он сделал Александре во время одной из прогулок в Пале-Руаяль.
Хотя мать-настоятельница и не была до конца уверена в отцовстве Клода, приют все же был слишком переполнен. Агнес вручили отцу.
Не сохранилось никаких сведений о том, как общались гений и его дочка в тот день. Все, что осталось, – это рисунок в тетради, подписанный так: «Первая ночь». На нем изображена маленькая девочка – она мирно спит в подвесной кровати, сжимая отцовское ухо.
48
Клод принял на себя родительские обязательства следующим же утром, задолго до рассвета. Нежность, которой встретила девочка отца под конец его поисков, сменилась пронзительными голодными воплями, исторгаемыми ее крошечным тельцем благодаря резкому сужению и расширению гортани вкупе с прохождением по ней неравномерного потока воздуха (об этом Клод узнал несколько позже).
Он смутно догадывался о возможности такого поведения ребенка. Дети, за которыми ухаживала Маргарита, регулярно проявляли свое недовольство. Впрочем, близость к кормилице успокаивала Клода. Он был уверен, что его соседка предложит ребенку столь необходимую грудь. Маргарита всегда творила добро такими простыми, незатейливыми способами.
Тем не менее кормилица не пришла на выручку; ее не было дома, когда Клод постучал в дверь. Также он заметил, что окна квартиры Маргариты заперты, а с сушилки не свисает белье. Пока Клод пытался спеленать дочь, Пьеро (ему поручили развлекать ребенка) яростно махал страусиным пером перед ее носом. Это девочку не впечатлило. Затем двое мужчин побежали по улицам города с наполовину прикрытым младенцем в руках, под аккомпанемент открывающихся ставен магазинов и криков о предложении услуг, коими обыкновенно начинается каждый день в большом городе. Но cris d'Paris[104]не шел ни в какое сравнение с cris d'Agnes.[105]К тому времени как Клод и Пьеро добрались до «Bureau de Nourrices»,[106]младенец начал издавать долгие протяжные вопли, изредка прерывавшиеся поглощением разведенного коровьего молока.
Перед тем как оказать Клоду имеющихся кормилиц, хозяйка бюро рассказала об условиях предоставления услуг. Оплаченное жилье и ежедневный заработок были только первыми пунктами длинного списка «возможностей». Хозяйка, за дополнительную плату, естественно, могла обеспечить ребенка всеми причиндалами для крещения: священником, крестным отцом и писцом, а также последующим ужином. Она не пропустила ни одной детали и закончила свою речь описанием случайности, именуемой «смертью у груди». После этого она повела Клода к кормилицам.
Выбор оказался широким. Месяц для вскармливания был неудачный, и эти женщины давно мечтали присоединиться к работающему населению Парижа. Одна за другой, они распахивали халаты. Некоторые делали это робко, другие не стеснялись. Клода поразило представшее его глазам разнообразие. Гравюры, из которых он брал сюжеты для «Часов любви», всегда изображали женскую грудь в форме определенных фруктов: в основном яблок и груш, хотя отдельные перси навевали воспоминания о севильских апельсинах. Здесь же присутствовали и такие сфероиды, коих Клод вообще никогда не видел, отвисшие и бесформенные из-за постоянного кормления грудью.
После внимательного осмотра юноша понял, почему многие из этих женщин не могут найти работу. На их грудях красовались струпья, и он не хотел, чтобы какая-нибудь зараза передалась и его ребенку. Только одна женщина выглядела многообещающе, но оказалось, что у нее впали соски. Она пыталась накормить крошку и не смогла. Клод отверг все остальные предложенные груди и покинул заведение под град насмешек.
Когда Агнес оказалась на чердаке, она вновь недвусмысленно дала понять, что хочет есть. И на этот раз за дело взялся профессионал.
– Что это? – спросила Маргарита. Она услышала незнакомый плач и пришла, чтобы разузнать, в чем дело. Кормилица тут же взяла ребенка на руки, попутно объясняя, что ездила проведать родственников, которые живут в Гонессе.
