— Дали, видать, наши гололобым перца! — радовались матросы. — Знать, не зря голодаем!
* * *
Тем временем вице-адмирал Сенявин выманил турецкий флот из Дарданелл, хитростью заманил его за остров Тенедос к Афонской горе, где и дал генеральное сражение. Бой при Афоне был яростным. Турки дрались отчаянно, но противопоставить нашим морякам не могли ничего. Турецкий флот был наголову разбит. Те, кто смог спастись, бежали. Наши гнали их почти до самых Дарданелл. Но турки к этому времени успели уже несколько оторваться. Видя это, Сенявин велел линейным кораблям «Уриилу» с «Селафаилом» отсечь линкор младшего флагмана турецкого флота «Седель-Бахри». Догнать корабль Бекир-бея удалось лишь к ночи. Тот дал пару залпов для очистки совести и сдался безо всякого сопротивления. Ни храбрость отважного Бекир-бея, ни страшный меч араба Ибрагима, которым он сносил головы трусам направо и налево, — ничто ни могло уже изменить положения дел. Остатки команды наотрез отказались драться.
— Лучше сразу убивай, но не продлевай наших мучений! — кричали галионджи[5]с надрывом Бекир-бею. — Мы сделали все, что могли, но Аллах отвернулся от нас!
Державшиеся подле младшего флагмана «Бешарет-Нюма» с фрегатом и корветом, увидев приближающихся русских, не стали ждать развязки, а, обрубив буксир и бросив на произвол судьбы своего сотоварища, бросились наутек.
— Снимите хоть меня! — кричал им вслед взбешенный таким вероломством Бекир-бей, но его никто не слышал
«Селафаил» подвернул под корму беспомощного турецкого линкора, чтобы вычистить его палубы картечью. Наши были уже готовы дать залп, когда турки, побросав оружие, завопили во всю мочь своих глоток:
— Аман! Аман!
«Аман» по-турецки — «пощада», а это значит, что бить врага после такого слова нельзя.
Первыми на сдавшийся «Седель-Бахри» взошли матросы «Селафаила» под командой капитан-лейтенанта Языкова, который был определен командовать трофеем. Когда «селафаильцы» взобрались на борт сдавшегося корабля, то даже видавших виды моряков взяла оторопь. Вся палуба была залита кровью, трупы валялись штабелями, как валяются у плохого хозяина дрова к зиме. На трупах безучастно восседали немногие живые и терпеливо ждали своей участи, равнодушные ко всему происходящему. Ятаганы свои турки швыряли к ногам победителей без жалости. Отвоевались! Разглядывая ружья и пистолеты турок, наши свирепели, и не без основания! Свое оружие турки заряжали битым стеклом и ржавыми гвоздями. Однако, верные слову зла пленным не чинить, победители никого и пальцем не тронули. Да и не до этого было. «Селафаильцы» сразу же встали в караулы у крюйт-камеры и у руля.
Внезапно из трюма раздались крики:
— Робяты! Родимыя! Никак свои!
Из люка выбрались на свет божий одиннадцать отощавших и обросших бородами человек. Тряся кандалами, они плакали.
— Да кто вы такие и откудова? — поинтересовался недоверчиво подошедший лейтенант Титов.
— Матросы мы с корвету «Флора»!
— Так вы ж погибли во время бури!
— Кто погиб, а кто и цел остался! Наши-то все в тюрьме стамбульской горюют, а нас вот оттудова забрали и на кораблик посадили, чтоб по своим палить. Но мы все одно в сторону били!
— А жив ли Кологривов?
— Как не жив, живой! Вместе с нами сидел на цепи привязанный!
Это были те самые одиннадцать матросов, отобранные турками для укомплектования своих поредевших после Дарданелльского сражения корабельных команд. Пленников приковали цепями к пушкам, а сзади поставили янычар с саблями. Но, несмотря на это, ни одного ядра наши в цель не послали. Удивления достойно и то, что среди всеобщей смерти ни одно ядро, выпущенное с российских кораблей, не задело пленников.
— Ну, ребятушки, — ободрил освобожденных пленников растроганный Языков. — Все напасти для вас уже кончились! У нас на «Селафаиле» почитай что как у себя дома будете!
— Да мы тута не одни, с нами и английцы сидят! — забеспокоились пленники, едва выбравшись на свет божий.
За ними следом были извлечены английский мичман и шесть его матросов.
— Отмаялись, союзнички! — хлопали наши англичан по плечам, — теперича домой вас отправим, пудинги с кофием кушать!
* * *
Спустя еще несколько суток в одну из ночей, когда все уже спали, внезапно за стенами тюрьмы началась беспорядочная ружейная пальба и отчаянные крики. А вскоре приковылял трясущийся от страха Мехмед.
— Открывайте ворота! — кричал он не менее испуганным стражникам. — Визирем велено принимать избиваемых!
Ворота отворили, и в Банье хлынула спасающаяся от янычарского разгула толпа греков, армян и евреев. Скоро их набилось в тюрьму столько, что стража едва смогла запереть за всеми двери.
Тогда-то армяне и греки рассказали, что Сенявин уже с марта месяца находится в Дарданеллах и держит в жесточайшей блокаде Константинополь, прекратив все перевозки от Венеции до Египта. В городе начался самый настоящий голод, а затем и погромы. Взбунтовавшиеся янычары потребовали от султана выслать флот против русских. Султан флот выслал, но Сенявин его разбил и сжег. Теперь янычары взбунтовались окончательно. Сорок тысяч их собралось на батарее в Топхане, требуя от султана выдать им для расправы всех министров и визиря.
— Мы заставим их жрать собственные потроха! — кричали янычары, потрясая острыми ятаганами. — Мы посадим себе на трон нового, достойного султана!
На пути к Топхане озверевшие слуги ислама рубили своими кривыми саблями всех, кто попадался им на глаза. В первую очередь, разумеется, христиан, а заодно с ними евреев и турок. Испуганные обыватели, хватая жен и детей, бросились искать спасения в тюрьму. В эту тревожную и кровавую ночь в Константинополе никто не спал. К утру беспорядки несколько стихли, страсти улеглись и жители покинули мрачный колодец Банье.
Однако, как оказалось, мятеж совсем не прекратился, а, напротив, еще только начал разгораться по-настоящему. Минуло еще несколько дней, и один из стражников проболтался, что янычары перебили в ту памятную ночь всех министров султана. Одного из них якобы предприимчивые евреи согласились спасти за очень и очень большие деньги. Обрядив спасаемого в еврейское одеяние, они положили министра в гроб и понесли с плачем и рыданиями за город, к своему кладбищу. Янычары каким-то образом разузнали об обмане. Настигнув «похоронную» процессию, они тут же на месте изрубили в куски всех ее участников, а самого прятавшегося в гробу министра закопали живьем в том же самом гробу. Но это все были лишь кровавые подробности происходящего за стенами тюрьмы, главное же заключалось в другом: янычары свергли султана Селима Третьего, который уже сам брошен в темницу, а новым султаном провозглашен его юный племянник Мустафа Четвертый.
Этому известию пленники радовались откровенно:
