Почему громкоговорителями не воспользовались? Только представь, как туго без них пришлось зрителям на верхних ярусах. Один из моих агентов, внучка героя Долгого Марша Ци Куань как раз заняла место наверху для лучшего обзора. Она передала в своем докладе характерное настроение человека, напрягающего слух в тщетной попытке разобрать каждое слово, каждый слог, расслышать звуки, ослабленные расстоянием, теряющиеся в шуме ветра и толпы. Присутствующие роптали. Раздавались выкрики: «Где микрофоны?» Но выкрики эти игнорировались, и вину за отсутствие усилительной техники возложили, естественно, на нас.
Ну а поскольку микрофонов не было, это заставляло говорящих выражаться кратко, сжато, выразительным плакатным стилем, выкрикивая свои реплики в виде лозунгов. Каждый из присутствующих горел желанием «наконец» услышать правду.
«Процесс» начался, когда еще подтягивались последние делегаты, по большей части утомленные дорогой и оголодавшие. На выжженной траве под редкими деревьями соорудили импровизированные прилавки, выставили на них корзины с хлебом и кувшины с водой. Провизия быстро исчезла. Все понимали, что изобилия ожидать наивно. Палатки раскинулись на нескольких акрах. Вспыхнули и угасли грабежи местного населения. Вокруг толклись тысячи молодых людей. Северяне, исландцы и норвежцы, больше всех страдали от жары. Агент Ци Куань — она родом из Северных провинций — особо отметила пылающие небеса. Всюду надрывались цикады. Откуда-то прибежали тощие собаки, принялись всюду тыкаться носами, искать поживы. В четыре разнеслась весть о начале мероприятия. Делегаты потянулись занимать места на раскаленных солнцем каменных скамьях, а на арене без всяких вводных и предваряющих речей появились две противостоящие группы. Факелы, конечно, еще не зажгли, но дети, по двое на каждый факел, уже заняли свои места.
На маленьких деревянных столах пусто. Ни бумаг, ни книг, ни письменных принадлежностей.
Джордж Шербан вышел к столу со стороны арены, к которой уже подбиралась тень. На противоположной стороне, лицом к палящему солнцу, расположился за столом хрупкий старик, «белый злодей», о котором все всё, конечно, знали. И, разумеется, каждый еще лучше представлял себе Джорджа Шербана. Всем было прекрасно известно, что «белый злодей» много лет принадлежал к британским левым, был осужден за преступления против народа, провел какое-то время за решеткой, был выпущен на свободу, реабилитирован и избран молодежными армиями защищать то, что защитить невозможно.
Амфитеатр заполнен публикой беспокойной. Народ ерзает на каменных скамьях, ворчит, ругает жару, ругает организаторов, недоволен отсутствием громкоговорителей, недоволен тем, что начали, не дождавшись последних прибывающих. Встречались старые знакомые, не видевшиеся месяцы и годы, с последней конференции где-то на другом конце Земли. И всех беспокоило еще что-то, не связанное напрямую с данным событием, мучила неизбежность надвигающейся войны. И, может быть, уже тогда, еще до того, как обвинение и защита обменялись первыми фразами, каждому было очевидно, что «процесс» не решит главных проблем человечества, не сможет приписать все преступления какой-то одной виновной стороне, классу, расе, стране или нации. То, что я так говорю, не означает, конечно, что долгая моя ссылка в отсталые провинции повлияла на мое классовое сознание. Но слаб человек, труден путь его, и эти пять тысяч, избранные в качестве «лучших из лучших», не могли не видеть очевидного.
Около получаса все усаживались и устраивались, и вот уже Джордж Шербан открыл заседание, шагнув к краю арены.
— Я выбран представлять так называемые «цветные» расы в данном процессе… — И он перечислил около сорока групп, организаций, армий.
Агент Ци Куань отмечает, что слушали его в полной тишине. Называл Джордж Шербан делегировавшие его организации по памяти, не пользуясь бумажками, произнося иной раз весьма длинные наименования, изобретенные согласно непременному бюрократическому закону стремления к максимальной абсурдности. Затем он смолк, отступил назад.
И тут заговорил от своего стола, не поднимаясь со стула, белый старик. Голос его, слабее, чем у Джорджа Шербана, однако чистый и четкий, ясно воспринимался в наступившем молчании. Молчание это исполнено было ненависти и презрения. Это совершенно естественно, ибо молодежь не видит стариков иначе, как в страхе улепетывающих подальше, или валяющихся на улице в ожидании похоронной команды, или догнивающих в сборных пунктах для доживающих. Молодежь не запрограммирована видеть стариков, списанных, вычеркнутых, упраздненных, «удаленных из книги истории», как это сформулировала Ци Куань. Она чувствовала, что «эту гадость следует раздавить, как червяка». Я все время цитирую этого агента ввиду, можно сказать, классической верности ее точки зрения. Доклады остальных информантов, ни один из которых не дотягивает до ее уровня, помогли мне составить объемное светотеневое представление о происходившем.
Так вот, сей древний призрак заявил, что представляет белую расу — на что в этот момент не последовало никаких ожидаемых по логике событий выкриков, воплей, улюлюканья — и вместо длинного списка организаций назвал только одно наименование: Объединенный Координационный Комитет Всемирного Союза Армий Юных.
После этого он замолк, а Джордж Шербан, снова выступив вперед, громко и ясно произнес, выдерживая паузы между фразами:
— Я открываю этот процесс обвинением. Белые народы, населяющие наш мир, на протяжении всей истории разрушали и портили его, разжигали войны, отравляли водоемы, загрязняли воздух, крали и грабили, присваивали чужое, разоряли землю, вели себя нагло, презирали всех остальных, проявляли преступную глупость. Вследствие этого они должны быть признаны виновными как убийцы, воры, разрушители, должны понести ответственность за то, что все мы сейчас оказались в ужасном положении.
Все это собравшиеся выслушали, затаив дыхание, но когда Шербан закончил, раздался шипящий стон, «более ужасающий, чем громогласный вопль проклятия», как отметил другой агент, не Ци Куань. Приведу также замечание из просмотренного письма Бенджамина Шербана: «Я всю жизнь питаюсь фарсом, и если бы не пережрал его до полного отсутствия реакции, то со страху сдох бы на месте от этого шипения».
Ясно, что группа защитников «белого дела» как будто окоченела, глядя перед собой, не смея поднять глаз на разъяренные эбеновые, шоколадные, золотистые лица делегатов.
Солнце между тем садилось, группа Джорджа Шербана оказалась в тени. Наступил вечер.
— Вызываю первого свидетеля! — воскликнул Джордж Шербан, и это было последнее, что от него услышали за много дней. Далее он постоянно присутствовал, но держался в тени, в составе своей группы.
Первого свидетеля выбрали блестяще — с определенной точки зрения. Делегатка от провинции Шаньси, около двадцати лет. Весьма упитанная и хорошо одетая. Ее появление сразу сказалось на общей атмосфере. Что поделаешь, мы непопулярны! Такова цена нашего превосходства: затертые европейцы и представители развивающихся стран смотрят на нас с плохо скрываемой неприязнью.
Свидетельница в течение всего пятнадцати минут четко и ясно перечислила и описала преступления, совершенные белыми народами в Китае и заключила формулой, которой заканчивали выступления почти все свидетели: «…И всегда вели себя оскорбительно, презрительно, глупо и невежественно в отношении нашего великого народа и его славной истории».
