без перемен»).
Отец не был верующим, но в судьбу верил и, судя по его рассказам, обоснованно. Он рассказывал два произошедших с ним случая.
Отвели батальон во второй эшелон. По фронтовым понятиям, это почти тыл. Остановились в деревне. В избе крестьянской шесть офицеров было. Пообедав, за столом сидели, в карты играли. Хозяйка с двумя малыми детьми на русской печи была. Нашел нас шальной немецкий снаряд… Очнулся я, из под обломков развалившейся избы выбрался. Один. Да на печи дети плачут – их мать своим телом прикрыла. А на мне царапины, да легкая контузия. Вот и не поверь после этого в судьбу. И другой случай.
Уже за Днепром ведя наступление, остановились мы – отступающий немец решительно огрызаться начал. Сразу окапываться начали – без этого нельзя. Какой бы тяжелый переход не был, окоп для солдата – первое дело. Причем в полный рост. Земля матушка и от бомбы спасала, и от танка. Сколько этой землицы руки солдатские за войну перелопатили – ни один Днепрогэс возвести можно. Бывало, только окопаешься, новая команда: сняться и в другое место идти. Знать бы, часок-другой вздремнуть можно было вместо напрасной работы.
Ординарец мой окоп начал копать, а я командиров рот вызвал: задачу поставить. Дело днем было. Похоже, немец в бинокль группу офицеров заметил и первой же миной нас накрыл. Очнулся я уже в госпитале, фронтовой хирург меня с того света вытащил. На память у меня осколок в голове остался. И вот пять человек в рост рядом стояли, а ординарец по колено только окоп успел вырыть. А ранило, как я после узнал, меня одного. Судьба.
От автора. Мне пришлось стать очевидцем еще одного случая, происшедшего с отцом. Через двадцать лет после войны государство стало выдавать инвалидам войны машины «Запорожец» с ручным управлением. Эту модель «народного» автомобиля метко прозвали «горбатым» и «ушастым» (за приметно выступающие воздухозаборники по бокам). Получил такую машину и отец. Воздушное охлаждение маломощного двигателя летом было не эффективным. Поэтому, взяв меня в поездку в гости к родственникам в Волгоградскую область, отец выехал после захода солнца, надеясь на ночную прохладу. Ехали степными грунтовыми дорогами. В пути нас обогнал КАМАЗ, подняв пыль, практически исключившую видимость. Отец выключил зажигание, но продолжал, во имя все того же охлаждения двигателя, катиться накатом. Свет фар пыль не пробивал. Я попробовал возразить: за две-три сотни метров накатом двигатель не остынет, а ехать вслепую опасно – ничего же не видно. «Чего опасного, ровная степь» – буркнул отец. Но все же не стал дожидаться полной остановки и нажал на тормоз. Пыль оседала еще минуты три. От увиденного нам стало не по себе: машина стояла на мосту через степную балку двухметровой глубины. Мост ограждения не имел, и левое колесо «Запорожца» находилось на его краю. Еще бы полметра наката и поездка бы окончилась приземлением на крышу на дно балки. Пришлось сдавать назад. Счастливый исход в комментариях не нуждался и путь мы продолжали молча.
Многие из своей жизни могут припомнить случаи нахождения рядом с опасностью, но счастливо избежавшим её.
«Генеральская» баня
Отец был большой любитель париться. Помнится, как с веником и шайкой заходил он в парную городской бани и уже спустя несколько минут дверь из парной приоткрывалась, выпуская клубы пара и по двое-трое чертыхающихся мужиков – выдержать пущенный отцом пар могли немногие…
«В твоем понимании, сын, люди на фронте только и делали, что подвиги совершали», – так начал отец рассказ по моей очередной просьбе. Никто о подвигах там не думал, а просто делал то, что должен был делать на войне. И в атаку там каждый день не ходили, и не каждую ночь бесстрашные разведчики за «языком» вылазки совершали. И, заметь – далеко не все атаки успешными были, и не всегда «с языком» возвращались. Да и без страха только идиоты бывают. А вот про окопный быт писать не принято – ни тебе героизма, ни романтики. Особенно в осеннюю слякоть или весеннюю распутицу. А люди неделями и месяцами в этих условиях жили. В основном в окопах и траншеях. Да и блиндажи, и воспетые «в три наката» землянки никакого комфорта не сулили. И вырыть их нужно было так, чтобы и дожди не залили, и немцу в глаза не бросалось, чтобы общей могилой не стать.
Командир обязан не только солдат в атаку поднимать, но и смотреть, чтобы он три раза в день накормлен был, быт солдатский тоже обязан организовать. От командира на войне многое зависит. Служившие в армии знают: вроде бы одинаковые обязанности разными командирами по-разному выполняются…
О вшах ты ни в одной книжке про войну не прочитаешь, а ведь с ними тоже воевать приходилось. И, конечно, баня в этом – первое дело. Баней называется любая организованная помывка личного состава. Но настоящая баня, сын, это искусство. Конечно, на самой передовой о бане и речи быть не может. У меня порядок был такой: как только новое место заняли, первое дело – окопы в полный рост. Землица – она и от танка спасет, и от снаряда защитит, и от бомбы. А потом уже блиндажи, землянки, и – в трех-пяти километрах в укромном месте – банька. И обязательно с парной, с каменкой из булыжника дикаря. В батальоне умельцев каменку сложить найти всегда можно, было бы желание. Больше с дровами проблемы были, но и их решали. И весь батальон парился по два отделения со взвода посменно.
Солдатское беспроводное радио исправно работает, и слух о «настоящей» бане дошел и до штаба дивизии. Зовет меня связной: «Товарищ комбат (при моем лейтенантском звании для полной определенности ко мне по должности обращались) – «первый» на проводе («первый» – по нехитрому фронтовому коду, командир дивизии). Звонок комдива в батальон – большая редкость. Хватаю трубку, вытягиваюсь – «Слушаю вас, товарищ «первый». – «У тебя баня с каменкой? Молодец… Что же ты, сукин сын, париться не приглашаешь? Когда баню топишь? – Я не растерялся – Завтра, товарищ первый». Вообще-то она каждый день топилась, но настоящую баню все же готовить надо.
На следующий день приехал генерал убедиться в достоверности слуха о солдатской бане с настоящей парной. Знатный любитель пара оказался. Отец улыбнулся: мне, как хозяину, первому предложил попариться, а по моей просьбе – ведь хотелось перед генералом на высоте оказаться: «плесните ковшик… еще один», сам воду в раскаленную каменку плескал – пару поддавал. Я, конечно, постарался «класс» показать и даже похвалы заслужил – «хорошо паришься, комбат». Только перед ним слабаком оказался… Когда местами поменялись и по его указанию: «плесни полковшика», уже я парку поддавал, так мне чуть не стелиться по полу пришлось. А он на верху веником всласть машет… А ведь почти вдвое старше меня. Старой закалки был генерал.
Верховный Главнокомандующий
С именем Сталина связаны и страшные преступления, и великие свершения. Сразу оговорюсь, что в какую-либо дискуссию по вопросу значения и роли этой личности в истории страны вступать не намерен, а пишу исключительно для того, чтобы показать оценку этой, для нас исторической, фигуры одним из многих фронтовиков.
Уже много лет прошло после известного съезда КПСС, и озвучивания доклада Хрущева «О культе личности и его последствиях» в партийных организациях. Ночной снос памятника вождю, располагавшегося в парке им. Куйбышева, взрослое население предпочло «не заметить». Детские вопросы: «А почему…?» недвусмысленно пресекались. Слишком свежи и наглядны были массовые уроки жестокости в пресечении инакомыслия.
В школьных курсах и в газетах уверенно и уже накатано говорилось о периоде культа личности. А мать вспоминала, как рыдали люди при известии о смерти Сталина. О посмертной реабилитации репрессированных наиболее ярких государственных и военных деятелей говорилось скупо. Эту тему отец не поддерживал, и к этим публикациям относился настороженно: «кто его знает, как на самом деле было». Вышедшие мемуары маршала Жукова сняли табу с запретной темы.
Культ, культ – как-то прорвало отца. А «наш дорогой Никита Сергеевич» (фильм под таким названием был) – не культ? А у Брежнева не культ? Жуков, видите ли, с ним посоветоваться хотел, но не застал – Брежнев на передовой был… Это Жуков с политработниками советовался, и у полковников совета спрашивал? Отставного маршала заставили так написать (Ну как можно заставить маршала – в моей голове это
