готова.
Пытаясь переубедить ее, я ухватилась за обе лямки своего рюкзака.
— Ты уверена, что не хочешь поговорить с ним наедине? Мне кажется, это личное.
— Ни в коем случае. Ты — член семьи, — сказала она, смеясь так, словно мое заявление было возмутительным. — Кроме того, тебе нужно прокатиться на этой штуке. Она меняет жизнь.
Я сморщила нос и почесала щеку.
— Я просто думаю…
— Пойдем. — Она схватила меня за запястье и потащила вперед. — Эти колеса у меня только на день. Давай по дороге нарушим несколько предупреждений в ограничении скорости, а потом я подброшу тебя обратно к твоей машине.
Не желая спорить, я обошла кабриолет спереди и запрыгнула на пассажирское сиденье, всей позой демонстрируя, что сдаюсь. Я закинула вещи на заднее сиденье и пристегнула ремень, глядя на Тару, которая заводила двигатель. Ее глаза сверкали яркими зелеными искорками. Ее блестящие губы подрагивали от предвкушения.
А потом мы выехали со стоянки, ветер развевал наши волосы, солнце согревало лица, и на краткий миг я позволила эйфории овладеть мной.
Перед нами расстилалась дорога, Тара включила радио на полную громкость и откинулась на спинку сиденья. Из динамиков зазвучала песня «Gangsta’s Paradise», мы обе пытались подпевать, смеясь над своими заплетающимися языками и путаясь в словах. Она вскидывала кулак в воздух, с каждым взмахом движения становились все сильнее. Я смеялась до боли в животе.
На меня снизошло чувство умиротворения, и я подумала, что, возможно, не было никакого затишья перед бурей… потому что не было никакой бури.
Было только бесконечное лето, полное возможностей, нерушимой дружбы и воспоминаний о любви, которые всегда будут согревать меня. Каждая история любви служила какой-то цели, но не все цели были одинаковыми. Рид лечил мои раны, когда я была сломлена и изранена. Он превратил мой страх в силу. Он поделился со мной мудростью, подарил надежду на лучшие дни и научил сражаться.
Он нашел меня, когда я потерялась.
Теперь только я могла проложить свой собственный курс и найти дорогу обратно к себе.
Когда мы въехали в жилой комплекс Рида, я задыхалась от смеха. Отстегнув ремень, я выскочила из машины, улыбка все еще сияла на моем лице.
Тара понеслась вперед, жестом приглашая меня следовать за ней, и мы направились по знакомому коридору к квартире номер семнадцать. Я не позволила грузу своего страха и неправильного выбора давить на меня. Все, что я могла сделать, это стоять рядом с Тарой и быть такой же храброй, одновременно сдерживая свои эмоции.
— Папа? — Тара вставила ключ в замочную скважину и толкнула дверь. — Папа, это я. Ты дома?
Проходя за ней внутрь, я окинула взглядом почти пустую квартиру, проверяя, не осталось ли моих следов на диване, полу или простынях. Я сглотнула, заметив, что Рид почти собрался. Он вычистил меня из своего пространства.
— Черт. — Тара осмотрела пустые комнаты. — Он, должно быть, в студии.
Вздох облегчения вырвался у меня, пока я теребила свои волосы и разглядывала педикюр.
— Похоже на то.
— Странно видеть все эти коробки, — сказала она, входя во вторую спальню и щелкая выключателем. — Начинаешь понимать, что все по-настоящему.
Это действительно было так.
Мы чувствовали себя настоящими.
А теперь мы быстро становились не более чем воспоминаниями, ускользающими сквозь мои пальцы, как песчинки.
Я коснулась ладонью ее плеча и утешительно сжала его.
— Все будет хорошо. Он будет навещать нас. И будет весело отправиться в путешествие по стране и окунуться в океан.
Она кивнула.
— Думаю, он мог выбрать место и похуже. — Тара прошла в комнату, осматривая аккуратное пространство. Двуспальная кровать была застелена, несколько постеров все еще украшали стену. На тумбочке рядом с лампой стояла фотография Тары и Рида в парке, одна из личных вещей, которые еще не были упакованы.
Профиль Тары смягчился от улыбки, когда она рассматривала рамку с фотографией.
— Она мне нравится. Спасибо, что сделала ее.
Воспоминания о том весеннем утре нахлынули на меня, как легкий ветерок, я вспомнила, как сидела на скамейке в парке с Божьей коровкой, свернувшейся у моих ног.
— У меня есть еще много других. Мы можем развесить их по всему дому.
Она усмехнулась.
— Верно. Он не будет жаловаться, что его снимали, если его здесь не будет и он их не увидит.
Я смотрела, как Тара залезла в карман своих обрезанных джинсовых шорт и что-то достала. Она развернула еще одну фотографию — ту, где они с Ридом на выпускном вечере стоят под белым ясенем.
Тара опустила голову на его широкое плечо, его рука обнимала ее талию, когда они позировали перед камерой. Они оба улыбались, они были совершенно счастливы.
Тара вздохнула, рассматривая фотографию и разглаживая сгиб в центре. Взяв с тумбочки позолоченную рамку, она перевернула ее и сняла задник.
— Я заменю ее. Я выгляжу гораздо лучше, когда не обливаюсь потом. Даже отсюда чувствуется, как я воняю.
Усмехнувшись, я засунула руки в карманы сарафана.
— Ему это понравится.
— Я знаю. Папа всегда…
Ее слова оборвались.
Я смотрела в окно на трио маленьких голубых соек, порхающих по ветвям, затем мое внимание вернулось к Таре и ее внезапному молчанию. Беззаботное и радостное выражение ее лица сменилось таким, что у меня внутри все перевернулось, а колени подкосились.
— В чем дело?
Она повернулась ко мне спиной и, наклонив голову, уставилась на что-то.
— Тара, что? — Мое сердце бешено заколотилось. Дыхание перехватило, легкое настроение сменилось мрачным напряжением. — Тара…
— Что это, черт возьми, такое?
Она обернулась, ее волосы разлетелись по плечам, а щеки покраснели.
Как в замедленной съемке я опустила глаза на ее протянутую руку.
И мой мир разбился вдребезги.
Пол под моими ногами превратился в зыбучий песок.
Я словно падала.
Мой глаза снова устремились вверх, и наши взгляды встретились.
Я не могла говорить, не могла думать, не могла дышать.
Потому что за фотографией Тары и Рида… была моя фотография.
Обнаженной. С раскрасневшимися щеками.
Запутавшейся в его простынях.
В постели ее отца.
— Я… — Все казалось нереальным. Я оказалась в каком-то искривленном времени, пойманная в ловушку моментом, когда все замерло и одновременно проносилось мимо меня со скоростью света. — Это было просто…
Тара снова посмотрела на фотографию, ее глаза стали круглыми, как блюдца. У нее вырвался вздох. Хрип. Ужасный звук, который я никогда не забуду, как будто все вокруг расплылось, и только фотография в ее дрожащей руке осталась четкой.
Правда обрела физическую форму и была совершенно неоспорима — у ее отца были сексуальные отношения с ее лучшей подругой.
