руку и кивнула.
Рид уезжал в конце месяца. Еще три недели. Часы утекали, как медленно рвущаяся нить, постепенно истощая мои силы, в то время как июнь сменился бурным июлем.
Рид наконец сообщил Таре и Уитни новость о своем отъезде. Вечер прошел в напряжении, и настроение, царившее за обеденным столом, было холоднее недоеденной еды. Тара была расстроена и разочарована этой новостью, а Уитни сказала, что для него это будет хорошей сменой обстановки. Новые начинания, новые цели.
Все, что я слышала — новая женщина в его жизни.
Конечно, она именно так и думала.
Спустя несколько дней Тара все еще пыталась осмыслить бомбу, сброшенную ее отцом.
— Я не могу поверить, что он уезжает, — продолжила Тара, и легкое настроение было испорчено темой, которая ранила сильнее, чем десятилетнее насилие надо мной. — Это кажется таким нелогичным.
— Может, в этой истории есть что-то еще.
Мне не следовало этого говорить, я не должна была вкладывать в ее голову идеи и грызущие подозрения. Это приведет лишь к появлению вопросов без ответов.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— Я не знаю.
Тара вздохнула, и наши волосы двух цветов смешались на кремовой подушке.
— Странно. Для папы семья всегда была на первом месте. Разве что… — Замолчав, она прерывисто вздохнула и наклонила голову ко мне. — Думаешь, это из-за женщины?
Я моргнула, глядя на фальшивые звезды, и загадала миллиард безмолвных желаний. Мое сердце разбилось, его осколки проскользнули сквозь меня и осели в яме желудка.
— Возможно.
Она отпустила мою руку и натянула одеяло до подбородка, обдумывая это.
— У меня было ощущение, что он с кем-то встречается. Я решила, что она местная, но, может быть, у него что-то было в Чарльстоне, и он хочет попробовать еще раз.
Внутри меня все сжалось и затрепетало, во рту пересохло.
Все, что я смогла выдавить из себя, это «да».
Она вздохнула еще раз, протяжнее и тяжелее.
— Я должна поговорить с ним прежде, чем он уедет. Узнать, что происходит. — Она задумчиво наморщила носик. — Мама думает, что это исключительно из-за работы, но я знаю его лучше. У него и здесь хорошая работа.
Я погрузилась в ее слова, молчаливая и напряженная. Сквозь жалюзи проникало все больше света, заливая нас первыми лучами восходящего солнца. Усталость навалилась на меня, как следствие бессонной ночи и бесконечных размышлений, и я повернулась на бок, глядя на ее профиль на подушке.
Я не хотела, чтобы она говорила с ним об этом, но ничего другого мне не оставалось.
— Это хорошая идея.
Следующий час мы провели, перебирая фотографии, которые я проявила, — долгожданная легкость рассеивала мрачное настроение. Она перелистывала стопки одну за другой, и ее улыбка становилась все ярче.
Там была фотография Тары с невеселой ухмылкой и карандашом, зажатым между зубами. Фотография, на которой мы обе посылаем поцелуйчики в камеру на переднем сиденье ее машины. Уитни читает у камина, ее губы приоткрыты в удивлении. Божья коровка на спине в снегу, лапы подняты, словно она пытается превратиться в тираннозавра. Рид и Тара на выпускном вечере, а следом еще один снимок с ними — они обнимаются, ее блестящие локоны развеваются. Я забрала камеру у Уитни, пытаясь запечатлеть более живой момент.
Она задержалась на этом снимке.
— Отличный кадр, — сказала она, и в ее голосе сквозили эмоции. — Не помню, когда ты снимала. Папа не любит фотографироваться.
— Вот почему я его сделала. — В моих словах смешались ностальгия и меланхолия. — Что бы ни случилось, у нас всегда будут эти моменты. Они больше, чем воспоминания. Воспоминания стираются и меняются, а фотографии — нет. Они просто есть. Тебе никогда не придется сомневаться в них.
— Можно я оставлю некоторые из них себе?
— Конечно.
Я не забыла отдать Риду фотографию, на которой я, удовлетворенная, с сияющими от счастья глазами и влюбленная, раскинулась на его простынях. На память. Что бы ни случилось между нами, у него всегда будет ощутимое доказательство того, что я настоящая. Что когда-то я была его.
Я не хотела стать тем воспоминанием, которое сотрется или изменится.
Тара сложила фотографии на прикроватной тумбочке и заснула, как только взошло солнце. А я просто лежала, погрузившись в неизвестность своего туманного, неопределенного будущего. Я не могла отключить свой разум. Не могла заглушить боль.
Возможно, перед бурей не бывает затишья.
Была только буря, последствия после нее и наши сломанные кости, разбросанные там, где она прошла.
Моя улыбка была почти ослепительной, когда я вышла через двойные двери и окунулась в солнечные лучи позднего лета. На шее болтался ремень фотоаппарата, а за спиной подпрыгивал рюкзак. Я только что закончила свою первую репетиционную съемку в банкетном зале, готовясь к тому, что через две недели буду помогать снимать свадьбу.
День был наполнен волнением — я с гордостью демонстрировала свою увлеченность, впечатляя Моник и остальных сотрудников. Мои знания были обширны, ведь за последний год я провела много часов в библиотеках, темных комнатах и фотолабораториях, стремясь узнать все, что только возможно. Освещение, настройки камеры, композиция. Экспозиция, выдержка, диафрагма. Каждый снимок требовал тщательной проработки и точности, превращая каждую фотографию в результат любви и мастерства.
Я гордилась своей работой и была уверена, что это очевидно.
Моя подержанная «Camry» уродливого серо-коричневого цвета стояла на парковке, покрытая ржавчиной и остатками старых наклеек на бампере. Я откладывала каждую копейку со своей предыдущей работы в клинике для животных и собрала достаточно для первоначального взноса за эту развалюху, при этом у меня оставалось немного денег на аренду. Мы с Тарой уже нашли соседку по комнате, которая заняла вторую спальню.
Дела шли на лад.
А потом я подняла глаза и увидела Тару, которая, прислонившись спиной к вишнево-красному кабриолету, махала мне через парковку.
Моя улыбка стала шире.
— Привет, — поздоровалась я, подходя к ней в своих сандалиях и бледно-желтом сарафане. — Что ты здесь делаешь? И чья это машина?
— Джоша. — Она пошевелила бровями. — Он одолжил мне ее, пока я чиню тормоза, и я собираюсь отправиться к папе, чтобы обсудить его отъезд. Хочешь поехать со мной?
Я уставилась на нее, тревога сжала мои легкие в кулак.
— О.
Это был не тот разговор, в котором я хотела принимать участие. Я бы предпочла быть мухой на стене. Незаметным муравьем, крадущимся по ковру, впитывающим все, что видит и слышит. Слушать оправдания Рида, зная, что именно я стала причиной его ухода, было пыткой, к которой я морально не была
