– Как хотите, но, если я начну пить, я начну есть. Это бывает опасно.
– Вы уже перемолотили мой недельный запас кофе, а теперь угрожаете разорением холодильника?
– Я только предлагаю пойти в контору. По дороге закажем коробку еды из ближайшего кафе.
– Не пойду, пока не пойму, – стукнула Ева по столу рюмкой.
– Нечего понимать. Ручаюсь головой, что в отделе внешней разведки никто сейчас не взаимодействует с нелегалом Бобровым. Никто не давал ему задания проводить слежку либо убивать. Где вы вообще взяли это имя?
– Нашла по поиску «Отклонения от нормы».
– Ах, отклонения. У него?
– До того как Бобров стал секретным агентом, он восемь лет проработал в КГБ в отделе расследований. В «Отклонениях» его номер два-тридцать. Этот человек отличался особой жестокостью на допросах. Он – то, что вы назвали клептоманом.
– Отрезал мизинцы? – Кнур влил в себя водку и осторожно поставил рюмку на стол.
– Нет. Делал аппликации из человеческой кожи. До пятьдесят девятого года этот человек нигде не был указан, только номер в «Отклонениях». В шестьдесят первом в отделе внешних связей появляется агент Бобров, а в отделе отклонений от нормы дело два-тридцать закрывается. День в день.
– Вы вскрыли секретные файлы, – грустно констатировал Кнур.
– Поэтому хочу сейчас и здесь быстро все выяснить.
Осмотрев холодильник, Кнур достал колбасу и стал медленно нарезать ее тонкими кружочками, тут же укладывая их в рот.
– Если не ошибаюсь, вы начали свои поиски с серпа, перекрещенного с молотом. Можно поинтересоваться, каким образом вы попали в закрытый отдел отклонений от нормы?
– Аппликации. Пятиконечные звезды, кресты, голуби и серп с молотом. Серп с молотом, как вы понимаете, аппликация по степени вырезки наиболее сложная. Здесь важно не просто вырезать кусок кожи, а потом на досуге подработать на нем рисунок. Вырезалось это сразу, снимался лоскут в виде уже готовой аппликации, а ее отображение оставалось кровавым пятном на спине.
Кнур задержался с очередным кружком колбасы, подумал и поинтересовался:
– Он вырезал это у живых?
– У живых и в момент беседы. Если бы он просто ломал кости или отбивал внутренности, его бы не зачислили в отклонения. Он так вел допрос. Говорил, чтобы допрашиваемый повернулся спиной и отвечал на вопросы. Нужный ему участок кожи обрабатывал обезболивающим. В момент вырезания картинки вел беседу. Боль у допрашиваемого начиналась потом, в камере.
– Я все понял. Подведем итоги. Вы думаете, что, объявив операцию с курьером Коупа начатой, я вышел на связь с работающим в театре нелегалом и приказал ему эту самую операцию сорвать. Вопрос первый – почему? У вас есть ответ?
– Есть, – кивнула Ева. – Я думаю, вы поняли, что именно делали в гостинице Коуп с Дедовым, уже после того, как объявили операцию начатой. Если не вы, то это поняли военные. Помните имя, которое написал Устинов? К сожалению, я не могу пригласить их начальника разведки к себе в шесть утра на два литра кофе.
– Что делали Коуп и Дедов в гостинице? – застыл, подняв нож, Кнур. – Это все знают. Нелогично получается. Я настоял на том, чтобы сделать эти пленки, а потом вытаскиваю на свет хорошо укутанного нелегала и приказываю их изъять?
– Да, – вздохнула Ева. – Вы так искренне изумлены, так вкусно едите колбасу и удивляетесь честными глазами, что я начинаю вам верить. Что ж, как ни предостерегал меня мой начальник от банальностей и примитива, похоже, я могу вам предложить только примитивное объяснение убийств в театре. Вчера утром, обессилев от невозможности разгадки, я для себя решила, что пора это дело разделить.
– Разделить?
– Да. Дело Коупа – отдельно, а убийства курьеров – отдельно. В бытность мою следователем были случаи, когда в отлично спланированное преступление вмешивался посторонний.
– Это когда отдел разведки готовит побег из тюрьмы профессиональному киллеру, а вы туда приходите, чтобы свести с ним личные счеты? – невинно поинтересовался Кнур. – Душите беднягу в прачечной, вывозите труп в ближайшую больницу, после чего бандит Самосвал, которому, собственно, заказали побег, объявляет войну нам, думая, что его хотели подставить, а мы – турецкой разведке. Все имеют собственное объяснение исчезновения Слоника. Самосвал, турки, разведка кивают друг на друга. А на самом деле это следователь внутренних дел Ева Курганова отомстила за смерть своего напарника, которого Слоник убил в перестрелке.
– Вы правильно поняли тему, – грустно кивает головой Ева. – Если бы не пропавшие пленки, можно было бы не приписывать этим убийствам тему Коупа. А ведь зажигалки взял не убийца. Их стащила Булочкина, человек, совсем в этом деле посторонний.
– Мы еще работаем над делом Булочкиной, выводы делать рано, – перебил Кнур. – Вы хотите меня убедить, что курьеров убил давно работающий в театре нелегал, потому что воспринял серп и молот на их галстуках как угрозу своей безопасности?
– Прошу учесть, что это старый и, судя по его пристрастиям в молодости, не совсем психически здоровый человек. Страшно, если в старости, после стольких усилий по отработке легенды и второго имени, на своем рабочем месте вдруг обнаруживаешь человека с отличительным знаком. А судя по выводам психиатров из файла «Отклонения от нормы», у таких людей отличная память, они склонны к суевериям и возвеличиванию совпадений настолько, что призраки жертв некогда устроенных санитарных чисток и пыток могут усугубить любую случайную ситуацию страхом разоблачения или мести.
– Хорошо, допустим, Булочкина просто шла себе, шла, споткнулась о труп и украла зажигалку. И тем самым сбила с толку расследование, поскольку все думали, что курьеров убивали из-за исчезнувших пленок.
– Приблизительно так.
– Расстегните блузку.
– Полковник! – опешила Ева.
– Расстегните блузку.
– Вы хотите сказать, – от неожиданности Ева перешла на шепот, – что после первой рюмки, кроме обжорства на вас еще накатывает страшная жажда стриптиза?!
– На пуговицах – ничего, в джинсах это не носят. Где на вас микрофон?
– Микрофон? – Ева опустилась на табуретку. – Может быть, под столом, если дети не отодрали. Мне его влепили коллеги в целях моей же безопасности, как уверяли они, три года назад, когда я работала в информационном центре.
Кнур медленно наклоняется и долго рассматривает черную пластмассовую коробочку, прикрепленную под столешницей. Когда он выпрямляется, лицо его красное и злое.
Ева смеется.
– Вы поэтому ушли из комнаты в кухню? Боялись прослушки? Это зря, полковник, потому что как раз свою комнату я давно очистила. А что это вы так всполошились? Неужто уже подготовили отчет о раскрытых убийствах? Дайте угадаю с первого раза… Военные, да? А исполнитель, конечно, Устинов? Да вы так не огорчайтесь. Можете сейчас поехать и все быстренько переписать. У меня вызов к начальству на ковер только в одиннадцать. А вы уже к десяти разделите этот месяц на дни напряженных расследований, опишите, как вам пришла в голову мысль о значении символики на галстуках, как вы нашли связь в отклонениях от нормы у старых работников нелегальной разведки, и так далее. Жаль, конечно, что мы вот так сразу с вами сейчас не можем определить, кто же это – Бобров, но за сутки, я думаю, вы его вычислите.
