их отвели в соседний монастырь фейянов, где посадили в монашеские кельи. Три дня, каждое утро, их приводили в здание Собрания, где продолжала решаться их судьба. Наконец 13 августа Коммуна нашла для них подходящую тюрьму и перевезла в Тампль. По пути кареты остановились на Вандомской площади, где патриоты только что свалили статую Людовика XV.
– Вот как народ обходится с королями, – сказал Людовику XVI Манюэль, прокурор Коммуны.
Группки революционеров вопили:
– Смерть Австриячке! Укоротим толстяка Вето!
Вцепившиеся в поручни кареты женщины пели «Карманьолу»:
Мадам Вето обещала
Перерезать весь Париж…
Было восемь часов вечера, когда они вошли в башню Тампля, иллюминированную, словно в праздник. Чтобы отметить такое счастливое событие, Коммуна организовала парадный ужин в большом салоне дворца великого приора и пригласила на него низложенную королевскую чету…
Тампль! Посреди сада, за дворцом, возвышалась большая пятиэтажная квадратная башня с острой крышей, а рядом с ней тонкая круглая башенка. К этому 150-фунтовому донжону прилепилась еще одна башня, поменьше, с двумя башенками с конусообразными крышами.
Там королевская семья и ее маленькая свита были помещены в ожидании того, когда будут подготовлены апартаменты в большой башне. Мария-Антуанетта, Мадам Руаяль, дофин, госпожи де Ламбаль и де Турзель устроились на третьем этаже, король и Мадам Елизавета на четвертом. Для услуг им были оставлены Юэ, камердинер Людовика XVI, к которому вскоре добавилась чета шпионов, Тизон и его жена, а чуть позже Клери, бывший камердинер дофина.
Поднимались рано. В шесть часов они уже были на ногах; в девять завтракали у короля. Утро они проводили в комнате Марии-Антуанетты, Людовик XVI учил сына, женщины шили или вязали. В полдень принцессы переодевались в комнате Мадам Елизаветы, после чего спускались в сад под эскортом четырех муниципальных гвардейцев. Когда заключенные проходили мимо караулки, дежурные солдаты, посмеиваясь, разглядывали их, некоторые выдыхали им в лицо табачный дым. В течение часа они прогуливались по большой каштановой аллее, а дофин играл с камешками или с мячиком. Тюремщики вокруг них нарочно читали последние памфлеты против королевы; рабочие, задействованные на строительстве стены, распевали «Карманьолу» или похабные песенки. Почти все оскорбляли узников или высказывали в их адрес конкретные угрозы. «Если палач не гильотинирует всю эту семейку, – воскликнул однажды муниципальный гвардеец Тюрло, – я сам ее гильотинирую!»
В два часа они поднимались на второй этаж маленькой башни, где в столовой им подавали обед. Игры в пикет, триктрак и чтение составляли досуг заключенных до ужина. В десять часов они расставались. Король поднимался к себе, принцессы уходили в свои комнаты и ложились. Когда у них возникала необходимость справить нужду, им приходилось ходить в гардеробную, обустроенную в одной из башенок, и порой ждать, пока муниципальный гвардеец соблаговолит уступить им место. Коммуна установила в Тампле полное равенство абсолютно во всем.
Так прошло несколько дней, когда монотонность их унылого существования нарушило одно событие. В ночь с 19 на 20 августа в башне поднялся переплох. Два муниципальных офицера по приказу Коммуны пришли, чтобы увести «всех лиц, которые не принадлежат к семье Капет». Мария-Антуанетта бросилась в объятия госпожи де Ламбаль и отказывалась ее отпустить. Мольбы, слезы и стоны – все было напрасно, пришлось подчиниться. При свете факелов Мария-Антуанетта смотрела, как ее последние друзья и последние слуги уходят в сад в сопровождении конвоя.
Сколько еще они будут жить этой жизнью, сотканной из лишений и унижений? Где остановятся их падение и издевательства их мучителей? Со времени перевода в Тампль они являлись объектом пристального наблюдения за малейшими их поступками. Все, что им приносили, проверяли, осматривали и ощупывали. Хлеб разрезали пополам, блюда пробовали, графины и кофейники, которыми они пользовались, могли наполняться лишь в присутствии комиссаров, карманы короля обыскивали, и неоднократно производились обыски в занимаемых ими помещениях.
Но самым тяжелым лишением им казалось отсутствие новостей. Газеты были под запретом, ни одно адресованное им письмо не должно было преодолеть порога тюрьмы. Что происходило в Париже? Неужели державы их окончательно покинули? Только Юэ, когда за ним не наблюдали, удавалось шепотом передать им слухи о происходящем в мире, которые он, благодаря терпению и хитрости, выуживал из болтовни охраны.
Таким путем Мария-Антуанетта узнала, что победоносные войска герцога Брауншвейгского, преследуя революционные армии, солдаты которых бегут, «как трусы», успешно наступают на Париж. Лонгви взят, Верден окружен и скоро капитулирует.
Неужели конец их мучений близок? Еще несколько дней, и они вернут те блага, которые начали ценить лишь тогда, когда их лишились: свободу, уважение своего окружения и любовь народа, одурманенного безумием и яростью кучки бандитов.
Мария-Антуанетта закрыла глаза, ослепленная ярким видением этого счастья. Мало-помалу приближался момент, когда она, под знаком любви, сделавшейся от пережитых несчастий еще глубже, еще сильнее, соединится с тем, чье имя она шептала в часы сомнений и отчаяния, словно спасительную молитву: с Акселем Ферзеном…
Глава IX. Смерть мадам де Ламбаль
Лонгви взят, Верден окружен! Новость о двух этих поражениях не только не напугала революционеров, но, напротив, вызвала их ярость. Дантон, член Исполнительного комитета, который после 10 августа управляет вместо короля, отправляется в Собрание.
– Набат, который прозвонит, – восклицает он, – это не сигнал тревоги, это обвинение врагам Отечества. Чтобы победить их, господа, нужны смелость, еще раз смелость и снова смелость!
Смелости патриотам хватает, им даже не терпится ее проявить. Первые враги Отечества находятся рядом с ними, им известно, где их найти. Тюрьмы забиты этой подлым отродьем: аристократами и не присягнувшими священниками.
2 сентября банды вершителей справедливости формируются, вооружаются и, подкрепившись в многочисленных кабачках, отправляются к тюрьмам. Смерть предателям! За несколько часов после пародии на суд в Карм перебиты 224 арестованных, а в Аббатстве 122.
Довольные собой, палачи устраивают себе небольшую передышку. Но дело далеко от завершения. На следующий день, 3 сентября, вопреки мнению Дантона и Собрания, бессильных остановить резню, душегубы собираются снова. В Ла-Форс! В Шатле! Убивай без пощады!
Они приходят в Ла-Форс и, как накануне, в Аббатстве, устраивают там нечто вроде народного трибунала и ставят перед ним заключенных. Когда председатель восклицает: «Да здравствует нация!», это оправдание; когда он говорит: «В Аббатство!», это смерть. Осужденного выталкивают на улицу, где его хватает сотня рук и убивает.
И вдруг проходит слух, что там заключена принцесса де Ламбаль. Тут же раздаются голоса, требующие доставить ее:
– Ламбальшу! Ламбальшу!
Надзиратель уходит и приводит в трибунал бледное напуганное создание. Судьи ее допрашивают. Тронутые ее красотой, а возможно, опасаясь приговорить к смерти столь знатную даму, они
