их эхо.
Однажды за завтраком секретарь сказал:
— Сет-джи, мистер Слейд выступил с большой статьей, в которой резко критикует капитана Эллиотта.
— За что же?
— Редактор разъярен тем, что британский представитель открыто высказался против контрабанды опия.
— Прочтите-ка, мунши-джи.
— «Из слов капитана Эллиотта явно следует, что он и английское правительство осуждают контрабанду опия по реке, но поощряют ее вне водных пределов и на китайском побережье. Во втором случае доставка сотни ящиков не станет ни преступлением, ни злом, а вот в первом — провоз даже одного ящика или нескольких футляров явится и тем, и другим! Восхитительная логика правительства и общественных деятелей! Выдающийся пример морали политиков и коммерсантов! И как же капитан Эллиотт объяснит это местным властям, не касаясь вопроса опийной торговли в целом?» — Нил остановился и глянул на хозяина. — Дальше читать, сет-джи?
— Да, продолжайте.
— «До нас дошли слухи, что через гильдию китайских купцов капитан Эллиотт подал петицию губернатору Кантона. Тем самым он предал достояние британских граждан и опорочил их в глазах лживой, продажной и несправедливой власти. Говорят, в петиции капитан просит губернатора назначить его командиром китайского патрульного судна, дабы он самолично изгнал английские лодки с реки. Это весьма смахивает на преступное посягательство на права королевы, ибо капитан действует как зарубежный соверен, не имея на то полномочий.
Всем хорошо известно, что фактически все китайские законы никогда не применялись к иностранцам, за исключением случаев тяжкого преступления. Так пусть китайцы курят опий, а император с магнатами потакают своей непростительно жестокой привычке приносить в жертву человеческие жизни, все это до поры, когда „взметнутся копья и остроги, дабы отмстить неправедной власти“». — Нил вновь оторвался от газетной страницы. — Здесь и вас упоминают, сет-джи.
— Меня? — Бахрам оттолкнул тарелку и резко встал из-за стола. — Что там сказано?
— «Мы никак не ожидали, что британский суперинтендант станет пресмыкаться перед кантонским губернатором, предлагая свои услуги против тех, кого по должности обязан хотя бы защищать. Когда капитан Эллиотт проявит себя на службе мандаринам, его превосходительство, видимо, возложит на него задачу по высылке господ Дента, Джардина и Модди».
— Что такое? Там написано «высылка»?
— Да, сет-джи, мистер Слейд употребил это слово. Он подразумевает, что казнь Хо Лао-кина стала сигналом…
— Хватит! — Бахрам зажал уши. — Замолчите!
— Слушаюсь, сет-джи.
Бахрам заметил, что у него дрожат руки. Чтобы прийти в себя, он отправил секретаря:
— Ступайте к себе, мунши-джи. Я вас позову, когда понадобитесь.
— Слушаюсь, сет-джи, — поклонился Нил.
Едва за ним затворилась дверь, Бахрам подошел к окну и посмотрел на майдан. В последнее время площадь стала малолюдной, и нынешний ее контингент заметно отличался от прежних праздных гуляк — народ как будто неусыпно следил за обитателями факторий.
Вот и сейчас показалось, что несколько пар глаз обратились на Бахрама. За ним слежка? Или он просто себя накручивает?
Самое паршивое, что правды не узнать.
Бахрам перевел взгляд на шест, где некогда развевался американский флаг. Со времени бунта ни одна фактория не поднимала свой стяг, и вид анклава, лишившегося привычного разноцветья, стал иным. Голые флагштоки как будто напоминали о том дне, когда на площади установили приспособление для казни и внесли стул с привязанным…
Имя едва не слетело с языка, и захотелось прополоскать рот, в котором возникло пакостное ощущение. Бахрам вышел из конторы, направляясь в свою спальню. По традиции парсов, дверь спальни украшал торан — вышитая бисером занавеска, которую мать подарила Бахраму на свадьбу. За эти годы торан, сопровождавший его во всех поездках в Китай, стал связью с прошлым и талисманом удачи.
Бахрам уже хотел войти в спальню, но тут заметил, что край слегка провисшего торана защемлен меж дверью и косяком. Он попытался выпростать материю, но старые нитки лопнули, и бисер дождем пролился на пол. Опешивший Бахрам отпрянул от двери и чуть слышно прошептал:
— Дадар тхамари мадад!.. Господи, спаси и помилуй!..
Упав на колени, он стал выуживать бусины из щелей меж половицами и складывать в карман чоги.
Подбежал слуга:
— Позвольте я соберу, сет-джи…
— Нет! — гаркнул Бахрам, не поднимая головы. — Уйди! Пшел вон!
Он не мог допустить, чтобы кто-нибудь чужой прикоснулся к матушкиному бисеру, и ползал на четвереньках, пока не собрал все бусины. Поднявшись, в коридоре он заметил слуг, которые, сбившись в кучку, молча на него таращились.
— Убирайтесь! — заорал Бахрам. — Нечем заняться, что ли? Прочь отсюда!
Он хлопнул дверью спальни, лег на кровать и, почувствовав закипавшие на глазах слезы, зарылся лицом в подушку.
На другой день Вико сообщил об уведомлении городских властей, согласно которому всем факториям надлежало опечатать свои черные ходы. Мелочь, но она сильно встревожила Бахрама, гадавшего, не имеет ли это прямого отношения к нему. Может, кто-нибудь видел, как он покидал Бухту через калитку черного хода? Или заприметил Вико в тот день, когда он…
— Никто не видел, как ты провел сюда того человека? — спросил Бахрам. — Сейчас шпионы повсюду. Может, они караулили у черного хода?
— Вы говорите о Давае?
— Молчи! Ты меня прекрасно понял! Ни к чему называть имя.
Управляющий как-то странно посмотрел на него и опустил взгляд.
— Виноват, патрон, больше не повторится.
Однако он не мог заглушить эхо, звучавшее в голове Бахрама.
Через несколько дней Вико вошел в контору и доложил:
— К вам мистер Кинг, патрон. Просит принять.
— Что ему нужно?
— Не знаю, он не сказал.
Чарльз Кинг и прежде наносил визиты, собирая деньги на разные благотворительные акции. При этом случались разговоры и на другие темы. Однажды Кинг спросил об изображении фаравахара[54], висевшем в конторе, после чего завязалась долгая беседа о природе добра и зла и вечной битве между Ахура-Маздой и Ахриманом.
В своем нынешнем состоянии Бахрам был совсем не расположен к подобным дискуссиям, однако не хотел отказом в приеме настроить против себя человека, имевшего хорошие отношения с мандаринами.
— Пусть войдет.
Постаравшись привести мысли в порядок, Бахрам с обычной сердечностью приветствовал гостя:
— Чарльз, рад вас видеть! Входите, входите!
— Доброго дня, Барри.
Бахрам отвесил поклон и показал на кресло:
— Прошу садиться. Чем могу служить, Чарльз?
— Я пришел к вам, потому что обеспокоен нынешней ситуацией в Кантоне. По-моему, если так будет продолжаться и дальше, в скором времени Великобритания вторгнется в Китай. Но ради чего? Ради сохранения доходов от опия, ради защиты зелья, потребление которого постыдно даже для китайских язычников.
— Но сия торговля имеет давние корни, — сказал Бахрам. — Нельзя ожидать, что все изменится в одночасье.
— Нет, конечно, но перемены нужны, и мы сами должны измениться. Если помните, недавно
