испугался до оторопи. А ведь я всего лишь что-то видел, чему не знаю названия, что-то слышал – да, может, просто камень упал!
– Ну, пусть это даже упал камень, все равно расскажи, – попросил я.
Кружок гостей у камина зашевелился, не просто усаживаясь поудобней, а настраиваясь на другой лад. Мне, по крайней мере, показалось, что детская веселость, так долго владевшая нами в тот день, внезапно улетучилась. Мы шутили над чем ни попадя; искренне, забыв обо всем, отдавались игре в прятки. Но теперь – так мне представилось – речь зашла о настоящих прятках; теперь нас подстерегали в темных углах ужасы реальные – а если не совсем реальные, то неотличимо похожие на реальность. И восклицание миссис Чандлер (она снова уселась на место): «А ты не разволнуешься, Эверард?» – уж точно разволновало всех нас. Комнату по-прежнему заполняла таинственная тьма, лишь там и сям вспыхивали по стенам отсветы камина, и ничто не мешало воображать себе в затененных углах всякую всячину. Более того, Эверард тоже скрылся в тени: прежде свет от пылавшего в камине бревна падал ему прямо в лицо, теперь бревно потухло. До нас долетал из низкого кресла только голос, медленный, но очень отчетливый.
– В прошлом году, – говорил он, – двадцать четвертого декабря, мы с Эйми, как обычно, встречали Рождество под этой самой крышей. Присутствовал и кое-кто из вас. Трое или четверо – точно.
Это относилось и ко мне, однако подтверждения вроде бы не требовалось, и я, как остальные, промолчал. И Чандлер продолжал без остановки:
– Те из присутствующих, кто был здесь на прошлое Рождество, помнят, какая теплая тогда стояла погода. Помнят также, что мы играли на лужайке в крокет. Не скажу, что нам не было зябко, но хотелось потом рассказывать, как мы играли в крокет на Рождество, и иметь этому свидетелей.
Тут он повернулся и обратился ко всему кружку:
– Как и сегодня в бильярд, мы играли укороченные партии; и уж точно тогда на лужайке было не холоднее, чем нынче после завтрака в бильярдной: не удивлюсь, если сугробы за окном выросли фута на три. Может, и больше; послушайте.
Внезапно в камине взвыл ветер, и подхваченное сквозняком пламя взметнулось вверх. В окна полетел снег, и когда Чандлер сказал: «Послушайте», мы обратили внимание на перестук снежных хлопьев по стеклу, подобный легким шагам множества маленьких ног, со всех сторон стремящихся на место встречи. Сотни ног собирались снаружи, и удерживало их вне дома только стекло. И четверо или пятеро из сидевших вокруг камелька скелетов обернулись и поглядели в окна. Они состояли из мелких панелей в свинцовом переплете. На перекладинах скопился снег, но больше ничего не было видно.
– Да, в прошлый сочельник погода стояла очень теплая и солнечная, – рассказывал Эверард. – Осенью не было заморозков, и на клумбах отважно продолжал цвести единственный георгин. Видя его, я всякий раз думал, что он не иначе как спятил.
Чандлер помедлил.
– Хотел бы я знать, не спятил ли и я сам, – добавил он.
Никто его не прерывал; в его словах было что-то завораживающее, они как-то связывались с игрой в прятки, со снежной пустыней за окном. Миссис Чандлер давно сидела в кресле, но я слышал, как она заерзала. Бывало ли такое, чтобы за каких-нибудь пять минут веселая компания забыла о веселье? Вместо того чтобы смеяться над собой, играя в глупые игры, мы всерьез играли в серьезную игру.
– Как бы то ни было, – обратился ко мне Эверард, – я сидел на улице, а ты с моей женой играл укороченную партию в крокет. Внезапно я обнаружил, что на дворе не так уж тепло: на меня вдруг напала дрожь. Я поднял глаза. Но не увидел ни тебя, ни жену, ни игру в крокет. Передо мной предстала картина, никоим образом с вами не связанная, – во всяком случае, я на это надеюсь.
Как разит добычу рыболов с острогой или охотник с ружьем, так бьет в цель и хороший рассказчик. И мы были сражены, подобно рыбе или оленю. Покуда рассказ не подошел к концу, все сидели на своих местах как прикованные.
– Вам всем знакома лужайка для крокета, – говорил Чандлер, – ее окружают цветочный бордюр, а за ним кирпичная стена, где имеются одни-единственные ворота. Подняв глаза, я увидел, что лужайка (в первый миг она была на месте) съеживается и стенки вокруг нее смыкаются. При этом они росли в высоту, одновременно свет начал меркнуть, испаряться с небес, вверху воцарилась полная тьма, и только через ворота проникало тусклое свечение.
Как я уже говорил, на клумбе цвел георгин, и я, когда свет померк и вокруг начало происходить невообразимое, в отчаянии задержал взгляд на знакомом предмете. Но это был уже не цветок с красными лепестками, это были неяркие красные огни. Реальности вокруг уже не осталось, одна галлюцинация. Я больше не сидел на лужайке, наблюдая игру в крокет, вокруг было помещение с низким потолком, похожее на хлев, но только круглое. Я не вставал на ноги, но балки проходили над самой моей головой. Было темно, но не совсем: свет чуть просачивался из двери напротив, которая, по-видимому, вела в коридор, сообщавшийся с улицей. Чего совсем не было в этом жутком логове, так это свежего воздуха; вонь стояла такая, что хоть топор вешай; можно было подумать, здесь не один год жили в скотских условиях люди и за это время в доме ни разу не убирали и не проветривали. Но ладно бы угнетенное дыхание, еще хуже это помещение угнетало душу. В нем стоял густой запах преступления и мерзости; кто бы ни были его обитатели, думалось мне, они не принадлежат к роду человеческому; пусть они мужчины и женщины, но родня им – звери, что рыщут в поле. И еще, надо мной словно бы тяготел груз тысячелетий; меня перенесло в эпоху неведомой древности.
Он помолчал, в камине вновь взметнулось и опало пламя. Но в мимолетном свете я увидел, что все лица обращены к Эверарду и на всех написано испуганное ожидание. Я и сам испытывал то же самое и с содроганием ждал, что будет дальше.
– Как я уже говорил, – продолжал рассказчик, – на месте перепутавшего время года георгина горел теперь тусклый огонек, и я перевел взгляд на него. Вокруг огонька собрались тени; сперва я не мог разглядеть, что это. Но вскоре то ли мои глаза привыкли к темноте, то ли огонь разгорелся ярче, но я различил человеческие фигуры, только очень маленькие: когда один из
