они с радостью заведут с тобой знакомство.
Лараджин удивлённо раскрыла глаза.
- Один из них – дикий эльф?
Брови Тазиенны удивлённо взметнулись.
- Ты встречалась с ними прежде? – спросила она. – С виду они весьма суровые ребята. Едва не схватили меня – а я тот ещё скользкий угорь. Что им от тебя нужно?
- Я не знаю, - с дрожью отозвалась Лараджин. – Может быть, они члены враждебного дома, которые хотят похитить служанку Ускевренов.
Тазиенна медленно покачала головой, и её зелёные глаза сверкнули.
- Не думаю, - возразила она. – Я немного понимаю эльфийский язык – достаточно, чтобы разобрать, как один из них спросил «Это она?», а другой ответил: «Она. Я по запаху чую». Им нужна ты, Лараджин.
Лараджин испуганно огляделась.
- Где они сейчас?
- Я сделала вид, что убегаю, но на самом деле проследила за ними. Они засели снаружи магазинчика твоего друга.
Лараджин не знала, что удивило её больше: то, что молодая госпожа знает о Кремларе, или что дикие эльфы знают о её перемещениях.
- В Штормовой Предел тебе тоже не следует возвращаться, - посоветовала Тазиенна. – Еть какое-нибудь другое место, где ты могла бы залечь на дно?
Лараджин задумалась, потом кивнула.
- Я могу пойти к тётушке Хабрит, - сказала она. – Вы же не думаете, что они будут ждать меня и там?
Странное выражение скользнуло по лицу Тазиенны: как будто она знала что-то, чего не знает Лараджин.
- В пекарне Хабрит должно быть безопасно, - сказала она. – Иди туда. Я отвлеку эльфов и уведу их назад к Штормовому Пределу, чтобы они думали, что ты там.
Лараджин почувствовала нахлынувшее облегчение.
- Вы очень добры, госпожа Тазиенна.
- Пустяки, я давно так не развлекалась, - сказала Тазиенна. Она подмигнула. – И ради богов, зови меня Тази, ладно?
* * * * *
Лараджин выглянула из окна лавки Хабрит, расположенной на людном перекрёстке. Мимо гремели фургоны, лоточники, горбясь, брели сквозь снег, а знать в своих дорогих одеждах катилась мимо в закрытых стеклом каретах, высоко над жидкой грязью улицы. Она увидела, как идёт мимо Кремлар под разноцветным снежным зонтиком, а следом за ним – слуга семьи Соргилов, загруженный коробками с образцами духов. Других она не узнавала – и с особенным облегчением отметила, что в поле зрения нет эльфов в зелёном плаще.
- Ничего не понимаю, Хабрит, - пожаловалась Лараджин, позволив занавеске упасть. – Я не дочь моих родителей, а теперь меня пытаются похитить эльфы. Дикие эльфы.
Должно быть, Хабрит услышала слабую нотку отвращения в голосе Лараджин.
- У эльфов есть своё место в мире, как у людей и дварфов, - мягко пожурила она. Она отмахнулась от посетителя, пришедшего купить хлеба, и повесила на дверь табличку «Закрыто».
Лараджин не слушала.
- Что они вообще забыли в Селгонте? Дикие эльфы слишком простые и застенчивые, чтобы справиться с городской жизнью. Поэтому они прячутся в лесу. Им нет никакого толка от денег, говорит старший мастер. Не на что тратить. Зачем им брать за меня выкуп?
- Их интересует не выкуп.
Уверенность в тоне Хабрит привлекла внимание Лараджин. Она посмотрела на Хабрит. Той было за шестьдесят – она была старше матери Лараджин – но хотя её лицо было покрыто морщинами, волосы по-прежнему обладали густым каштановым оттенком. Она носила их заплетёнными в простую косу. Её одежда была модной, но несколько простоватой. В городе, где даже крестьяне украшали свои тела так, чтобы привлечь целую стаю жадных ворон, единственным украшением Хабрит была подвеска в виде серебряного полумесяца, висевшая на кожаном шнурке у неё на шее.
Философия Хабрит – чем проще, тем лучше, и всего в равновесии – отражалась в её лавке. Её хлеб пользовался известностью по всему городу. Пока остальные уличные пекари и домашние повара, включая мать Лараджин, резали и лепили свой хлеб в затейливые узоры, продукция Хабрит была простыми, квадратными лепёшками в форме противней, на которых они пеклись. Но вкус… здесь Хабрит достигла совершенства. Она делала лепёшки, используя такие ингредиенты, о которых мать Лараджин даже не слышала.
Шонри и Хабрит были соперницами до рождения Лараджин, и какое-то время в имении Ускевренов шла хлебная война. В последующие годы между ними образовалась тесная связь, основанная на их любви к общему делу. Хабрит, разделявшая собственные мысли Лараджин по поводу глупости моды, стала близка девушке, как родная тётя.
Теперь Лараджин задавалась вопросом, что в действительности известно о ней Хабрит. Та как будто совершенно не удивилась, когда услышала, что Шонри и Талит – не настоящие родители девушки.
Казалось, Хабрит угадала мысли Лараджин.
- Я знаю, кто твоя мать, - сказала она.
- Правда? – испуганно спросила Лараджин.
Хабрит кивнула.
- Я ждала подходящего момента, чтобы тебе рассказать. Но, похоже, обстоятельства вынуждают сделать это сейчас. Надеюсь, ты готова это услышать.
- Готова, - сказала Лараджин, спрыгнув с прилавка, на котором сидела. – Скажи мне!
Хабрит задумчиво потеребила кулон на шее.
- Ты спрашивала о диких эльфах. На эту тему мне кое-что известно. Я была той, кто организовал торговую миссию, о которой рассказала тебе мать. Тамалон Ускеврен надеялся, что фрукты и орехи, растущие в Сплетённых Древах, могут принести выгоду, и это обеспечит сохранение леса.
- Но какое отношение Сплетённые Древа имеют ко мне? – спросила Лараджин. – Кроме того факта, что там меня родила женщина из Долин.
- Твоя мать была не из Долин, - сказала Хабрит. – Она была дикой эльфийкой.
Какое-то время Лараджин сидела в ошеломлённом молчании. Она отказывалась в это верить. Её мать не могла быть одним из этих диких созданий, покрытых татуировками.
- Моя мать не могла быть эльфийкой, - сказала она. – Я человек.
- Наполовину человек, - возразила Хабрит.
- Но мои уши не… - Лараджин широко раскрыла глаза, вспомнив своё отражение в бассейне в храме Сьюн. Она видела собственное лицо – но с заострёнными ушками эльфа.
- Так вот что богиня пыталась мне сказать, - прошептала Лараджин. Она уставилась на свои длинные тонкие пальцы, как будто видела их впервые, затем провела ими по узкому лицу и острому подбородку.
Хабрит пристально вгляделась в глаза Лараджин.
- Богиня? – поинтересовалась она.
Лараджин не нужно было заставлять. Она рассказала Хабрит о том, что произошло в храме Сьюн: о волшебном исцелении своих ран и отражении,
