Мне позвонила твоя мать, Китнисс. Энни в больнице.
— Что-то с ребенком? — голос Пита звучит отрешенно, но каждая мышца в теле напряжена, и я иду к лестнице, у которой он стоит, чтобы обхватить его руку.
— Я не знаю, что с ребенком. Что-то с Энни. Сердце, вроде бы. Она в реанимации, с ней миссис Эвердин, но больше у нее никого нет, поэтому и пытались дозвониться до вас и Джоанны. Есть вероятность, что… — Хеймитч замолкает, а я чувствую, как под моей ладонью начинают дрожать напряженные мышцы.
— Нет, — говорю я, будто, не дав ему закончить мысль, я могу снизить вероятность ужасного исхода. — Нет, нет. Не может быть. Нужно позвонить в больницу, да? Нужно позвонить Плутарху, чтобы он отправил туда лучших врачей. Сколько добираться до Четвертого на поезде? Думаешь, нам разрешат лететь на планолете? Ты сможешь это устроить, да, Хеймитч? У тебя есть номер Эффи или…
— Китнисс, — устало вздыхает он, прерывая мой истеричный поток вопросов. — Ты вообще-то невыездная до особого распоряжения, забыла? Как, впрочем, и Пит.
Паника, смешанная с отчаянием и беспомощностью, на несколько секунд лишает меня возможности мыслить и говорить, и я только и делаю, что пялюсь на Пита, сжимая его руку, словно спасательный круг.
— Мне не запрещали покидать дистрикт, — говорит он.
Я киваю, но сразу же понимаю, что это значит — он уедет один. Воспоминания о тех днях, когда я была здесь без него, моля о смерти, которая казалась тогда единственным выходом, настоящим милосердием, вспыхивают в голове, заставляя ком в горле увеличиться в несколько раз. Представляю, как буду стоять возле поезда, который унесет Пита куда-то очень далеко и неизвестно насколько, и сразу становится больно.
Всего мгновение болезненных сомнений и эгоистичных порывов, требующих просить его не делать этого, умолять не бросать меня одну, но со следующим глубоким выходом я все же заставляю себя поступить правильно.
— Да, Питу не запрещали перемещаться по стране, он ведь ни за что не осужден. Он может поехать один или вместе с тобой, Хеймитч. Если ты скажешь Аврелию, что вы едете вместе, он не станет противиться. Я присмотрю здесь за всем, всё будет нормально, вы должны ехать.
Пит, наконец, разжимает кулак и переплетает наши пальцы, переводя на меня взгляд. Он также растерян и напуган, как и я, поэтому правильнее всего будет действовать сообща. Надо лишь понять, что все страхи, вспыхнувшие в моей голове всего минуту назад, ничем не обусловлены. Ведь я уверена в Пите, уверена в нас, и, даже если нужно расстаться, нет никаких сомнений, что он вернется. Меня никто не бросает, и я не буду ни с кем прощаться, стоя около уезжающего поезда.
Да, все будет нормально.
Только вот ментор считает иначе.
— Питу нельзя ехать. Ни одному, ни вместе со мной.
— Почему это? — протестую я. — У Энни нет никого ближе, он ей нужен!
Хеймитч, поджав губы, смотрит только на Пита, игнорируя мои возмущения.
— Сам подумай, — говорит он.
Пит смотрит в ответ, крепко сжимая мои пальцы, и я ожидаю услышать возражения, но, к удивлению, спустя минуту, он согласно кивает.
— Но почему? — теперь уже мое негодование направлено не на ментора. — Ты должен поехать, Пит! Даже если Аврелий запретит, плевать на него!
Он поворачивается и смотрит мне в глаза, и я замечаю, как его губы дрожат в такт всему телу. Пит на грани. Очевидно, в этом и есть ответ, но Хеймитч все же утруждается разъяснить все для таких, как я.
— Китнисс, мы даже не знаем, в каком состоянии Энни. Здесь, дома, Питу проще, но там, в полной неизвестности, да еще и в постоянном стрессе, все будет иначе. Никто из нас не поможет девочке, просто запрыгнув в поезд и оказавшись у дверей больницы. Хватит местным лекарям забот с другими больными, солнышко.
— Но… — вклиниваюсь я.
— Он прав, Китнисс.
Пит выпутывается и уходит на кухню, где грохается на стул, запуская в волосы руки.
— Нужно поднять на уши всех старых знакомых. Мы можем помочь прямо из своих домов, — тихонько говорит Хеймитч, обращаясь уже ко мне. — Не дай ему начать винить себя за это, Китнисс. Возьмите себя в руки и позвоните Плутарху, а я найду телефон Эффи.
Киваю, все еще находясь в легкой прострации, и прихожу в себя, только когда хлопает дверь. Перевожу взгляд на Пита, все еще выглядящего, будто он готов взорваться от малейшего неверного движения, но все же рискую и присаживаюсь рядом с ним на корточки.
— Пит, ты, правда, считаешь, что лучше не ехать?
Он отрицательно качает головой, не отрывая ее от рук.
— Нет, но какой смысл в спорах с Хеймитчем? Я должен поехать. И ты тоже.
Киваю, хоть Пит меня и не видит. Это уже больше похоже на него.
— И как мы это сделаем?
— Ну, если у тебя нигде не припасено планолета, то на поезде. Можно узнать в городе точное расписание. Уверен, немного наличных, и нас пустят куда угодно.
— Это точно хорошая идея? — Пит поднимает на меня вопросительный взгляд. — Я не про то, чтобы ехать. Мы должны быть с Энни, в этом нет сомнений. Я про то, чтобы сделать это, никому не сказав. Хеймитч с ума сойдет и прибьет нас по возвращению. А еще пекарня… И я же, на самом деле, буквально была на грани смертной казни, помнишь? Может быть, тебе лучше ехать без меня? Вдруг вся новая верхушка решит отомстить нам за неповиновение.
— Ну и что они сделают? Запихнут нас на Арену? Эти времена в прошлом, Китнисс. Хочу напомнить, что именно мы с тобой, а еще Энни, Финник и тысячи других людей отдали всё, чтобы этого никогда не повторилось. Они ничего нам не сделают, и, вполне вероятно, даже не узнают.
Поднимаюсь на ноги, отходя к окну. Погода располагает к тому, чтобы надеть теплый свитер и сидеть с кружкой какао у камина, тихонько задремывая под чтение Пита. И да, я прекрасно понимаю, что никто не запихнет нас на Арену или не убьет загадочным образом наших близких, но тревога все же только сильнее нарастает в груди.
— Я… я просто не хочу потерять все это, Пит, — выдавливаю из себя, ощущая дрожь в руках. — Нашу пекарню, наш дом, нашу жизнь. Не хочу снова быть в немилости.
Пит поднимается следом и обнимает меня на плечи, упираясь лбом в плечо.
— Наша жизнь совершенно не зависит от расположения каких-то шишек в Капитолии. Пусть отберут, что угодно, но мы с тобой
