— Кэти! — Мэдс просовывает кудрявую голову в кухонное окно. — Иди сюда. Гэбриела показывают по телевизору.
Я крепче стискиваю кружку.
— Знаю, — с горечью отвечаю я. — Он не сможет прийти на похороны, потому что выступает в утреннем шоу. Очень мило — работа для него важнее всего.
— Я серьезно, — говорит Мэдс. — Иди и посмотри сама. Он… очень странно себя ведет.
Поскольку Гэбриел сейчас отнюдь не входит в число моих фаворитов, я неохотно следую за Мэдс в гостиную, где, разумеется, Гэбриел на телеэкране болтает с ведущими Холли и Филом.
— Блин, — бормочу я, наблюдая за тем, как он встряхивает золотыми кудрями, а Холли трепещет ресницами.
Мэдс тычет меня локтем под ребра:
— Слушай!
— Итак, Гэбриел, — Фил заговорщицки подается вперед, — ты уже давно намекаешь, что хочешь сообщить нечто очень важное, и нам не терпится узнать, что именно…
— О да! — Холли хихикает. — Хотя, кажется, я могу догадаться… речь о твоей личной жизни?
— Вот видишь! — восклицает Мэдс. — Он намекает, что в кого-то влюблен, с той минуты, как вошел. Просто душка!
Лично я так не считаю.
Я совершенно к нему равнодушна.
— Ничего удивительного. — Я стискиваю зубы так, что вот-вот раскрошатся. Если Гэбриел еще раз намекнет на то, что случилось на вечеринке, клянусь, я избавлю Джеймса от забот и сама признаюсь Анжеле Эндрюс.
— Ты помолвлен, не так ли? — спрашивает Фил, поднимая бровь. — Мы наслышаны о том, что ты сделал предложение своей девушке…
— …Кэти, — подсказывает Холли. — В эти выходные.
Гэбриел облизывает губы, щека нервно подергивается, а левая нога, элегантно закинутая на правое колено, начинает дрожать. Кажется, он волнуется.
Неудивительно — если снова собирается врать.
— Ну же. — Холли смеется, фамильярно похлопывая гостя по коленке изящной рукой. — Ты хочешь рассказать нам о чем-то романтическом?
Гэбриел делает глубокий вздох.
— Да, — медленно говорит он. — Но речь не о Кэти. У нас с ней никогда ничего не было. Она просто мой хороший друг.
— Вот видишь! — вскрикивает Мэдс. — Я же говорила!
Холли и Фил явно озадачены.
— Я люблю другого человека, — продолжает Гэбриел. — Причем давно. Неделю назад произошло событие, которое заставило меня задуматься о том, что важно в жизни. Не деньги, не слава, не успех. Это просто дым. Самое важное — люди, которых ты любишь. Я имею в виду одного конкретного человека, которого люблю больше всех на свете.
Холли и Фил буквально истекают слюной, предвкушая сенсацию. Ведущие гадают, о ком речь, — уж наверное, о какой-нибудь телезвезде. Сидя на краешке дивана, я слушаю, затаив дыхание.
— Совершенно с тобой согласен. — Фил дружески улыбается, но Гэбриел не отвечает — он мучительно кусает губы. — И кто же она, твоя избранница?
— Это… не она. — Гэбриел смотрит прямо в камеру, и синие глаза, исполненные искренности и страсти, заглядывают прямо в душу восхищенным британским домохозяйкам. — Его имя Фрэнки Берроуз, он поет в группе «Голубой рок». Я люблю тебя, Фрэнки. Прости за то, что я был таким идиотом. Пожалуйста, прости.
Холли и Фил застывают, совершенно потрясенные, — и, вероятно, зрители тоже. За исключением меня и Мэдс.
— Я гей, — сообщает Гэбриел всей Британии, на тот случай, если кто-то еще не понял. — И всегда им был. Если это значит, что моей карьере конец, — да будет так. Но я люблю Фрэнки и не хочу стыдиться моей любви. Я ею горжусь.
Мы с Мэдс обнимаемся.
— Он признался! — вопит она. — О Господи! Гейб выступил по телевизору и открыто сказал, что любит Фрэнки!
Я не могу поверить своим ушам. Значит, любовь Гэбриела достаточно сильна, чтобы поставить на кон карьеру.
Холли и Фил достаточно профессиональны для того, чтобы быстренько прийти в себя. Ведущие засыпают Гэбриела вопросами, Мэдс мчится наверх, чтобы позвать Фрэнки, а я облегченно вздыхаю. Сомневаюсь, что Джеймс отныне будет мне докучать. Слыша радостные вопли наверху, не могу удержаться от улыбки.
По крайней мере хоть кого-то эта история порадовала.
Похороны Джуэл — нечто уникальное. Никто не пришел в черном — яркие цвета столь же неизбежно сопровождают ее, как и при жизни. Вдобавок прихожане уже в третий раз пропели «Круг времени» и слегка запыхались. Попугай Жожо непрерывно сыплет ругательствами, такими неуместными в маленькой тихой церкви с прекрасным сводчатым потолком и сияющими витражами.
— Пожалуйста, садитесь, — отдышавшись, говорит Ричард и вытирает вспотевший лоб огромным платком.
Мы повинуемся, но воздушные шарики и гирлянды, на которых настояла тетушка, нас смущают. И по-моему, никто, кроме меня, не заметил, что Кадди, любимый тетушкин питон, куда-то пропал из террариума. Джуэл искренне полагала, что бедного крошку просто недооценивают, но я свято убеждена, что ему нравится пугать людей до чертиков, обвиваясь вокруг них, когда те ничего не подозревают. Честно говоря, Кадди никогда не казался мне «восхитительным крошкой». Я осторожно провожу рукой по скамье, просто на всякий случай, но, слава Богу, питона там нет.
Люди собрались на похороны, получив маленькие приглашения, написанные лиловыми чернилами на зеленой бумаге. Потрясающая эклектика. Старые донжуаны, телеведущие и тетушкины друзья сидят бок о бок с мойщиками окон, бакалейщиками и прочими простыми смертными. Даже животные здесь.
Я осматриваюсь в надежде, что в церкви окажется Олли. Но разумеется, это невозможно. Ол давно уехал, и мы больше никогда не увидимся. Думать об этом — все равно что делать бесконечное харакири.
Фрэнки гладит меня по плечу. Ричард говорит, что тетушка была настоящей опорой местного общества, а Жожо, на диво к месту, вопит: «Хрен тебе!» А я думаю лишь о том, что буду страшно скучать по ней.
Пока Ричард продолжает, рассматриваю красивый витраж. Странно, но когда мне кажется, что я вот-вот разрыдаюсь, сквозь мрак прорывается поток солнечных лучей и ласково касается моего лица. На каменных плитах пляшут радужные зайчики, в лучах света кружатся пылинки, гроб окрашивается нежно-розовым цветом.
Если бы не мысль о том, что я потеряла Олли, я бы подумала, что тетушка с того света призывает ни о чем не тревожиться.
Но трудно не переживать, если любимый мужчина уехал за много миль, будучи в полной уверенности, что ты предпочла ему тщеславного богача. Я бы отдала что угодно, лишь бы сидеть сейчас рядом с Олли в машине и чувствовать на щеке его теплое дыхание, а на руке — прикосновение длинных сильных пальцев. Мы бы варили суп на походной плитке, слушали шум волн и занимались любовью под звездами…
Заставляю себя очнуться — боюсь, я начала размышлять вслух, потому что несколько прихожан в испуге смотрят на меня. Должно быть, я и впрямь бездушная, если способна в такой час беспокоиться о собственной личной жизни. Но последнее, что сделала Джуэл, — так это позволила нам с Олли остаться наедине. Она все знала. Конечно же.
