– Я не думаю, генерал, что она попытается заминировать самолет или выпустить в него ракету.
– Я того же мнения. В аэропорту к самолету ближе чем на полкилометра не подберешься. Там все будет оцеплено, люди Решетова свое дело знают. Он, бедолага, волнуется, звонит мне через каждый час.
– Вот и прекрасно, значит, этот вариант отпадает, – Глеб прошелся по комнате, – Это просто прекрасно. Федор Филиппович, меня не оставляет странное ощущение… – Глеб в нерешительности замолчал, зная, как Потапчук реагирует на все заявлениях об ощущениях, чувствах и предчувствиях.
– Ну, я слушаю, говори, Глеб.
– Мне кажется, а по правде сказать, я даже уверен, что Барби знает какой-то секрет, который нам не известен, который не известен Решетову и, может быть, он не известен даже самому Черных. И именно знание этого секрета дает ей неплохие шансы.
– Я не совсем понимаю тебя, Глеб. Что ты имеешь в виду?
– Как вам сказать, Федор Филиппович… В жизни каждого человека есть что-то такое… Какая-то тайна…
Нехитрая, но о ней никто не знает.
– Говори толком, Глеб Петрович, ты никак не можешь сформулировать свою мысль.
– Сейчас сформулирую. Допустим, у Степаныча есть любовница…
– Не допустим. Решетов бы знал.
– Хорошо, допустим, назначена некая тайная встреча, которую он не может пропустить… Или визит к врачу самого деликатного свойства. Или, в конце концов, он любит инкогнито ходить в зоопарк и кормить белого медведя… Это, конечно, из области фантастики. Но есть у него, есть что-то глубоко сокровенное, о чем знает только он и о чем неведомыми путями прознала Барби. И это ее козырь: когда объект пойдет кормить медведя, она и нанесет свой удар.
– Теперь я понял, – генерал с ожесточением потер виски. – Понял, понял, о чем ты говоришь. А может ли это иметь отношение к тому, о чем говорил Решетов? Об этой форточке, которую себе Черных сделал на завтра?
– Запросто. Правда, может быть и другое: на это время он просто запланировал полежать в комнате отдыха на диванчике или чтобы ему помассировали спину.
– Тоже запросто. Но для этого, Глеб, совсем не обязательно делать форточку и передвигать важные встречи.
– Да, да, да, Федор Филиппович! Неужели генерал Решетов не может спросить у хозяина напрямую, для чего тот высвободил время?
– Наверное, не может. Ладно, сейчас я позвоню Решетову.
Потапчук выудил из своего неизменного портфеля «мотороллу», набрал номер.
– Андрей Николаевич, ты где, в машине?
– В ней, в ней.
– Слушай, все-таки обязательно надо узнать у Черных, где он собирается провести этот час.
– Какой час?
– Ну форточку, форточку!
– А-а. Как же я это, по-твоему, узнаю, Федор Филиппович?
– Твои трудности, Андрей Николаевич, ты отвечаешь за его безопасность, а не я.
– Еще какие трудности. К нему вообще лучше с подобными вопросами не подходить, он сразу же начинает злиться, орать, чтоб не лезли в душу.
– Плюнь на это, Андрей Николаевич! Скажи, что его жизнь в опасности.
– Тогда он мне скажет, что это проблемы службы безопасности, а не его личные.
– Так ты ему и объясни, что выполняешь служебные обязанности и потому предупреждаешь.
– Ну ладно, не учи меня, Федор Филиппович, я постараюсь. Тем более, через полчаса я его увижу.
– Вот и давай, действуй.
– А ты мне не приказывай, не начальник.
– Помню, помню, извини.
Полчаса Глеб и генерал Потапчук пили кофе, курили и не произнесли ни единого слова. Молчанка уже становилась невыносимой пыткой. Глеб то и дело поглядывал на часы, то и дело на часы поглядывал и Потапчук.
– Хуже нет, – прервал молчание генерал, – чего-то ждать. Особенно когда не знаешь, чего ждешь.
– Да, это противно, Федор Филиппович, я с вами согласен.
Развить эту глубокую мысль не дал телефонный звонок.
– Слушаю! – сказал Потапчук. – Ты…
– Я выяснил. Правда, стоило мне все это…
– Ну ладно, Андрей Николаевич, не торгуйся, говори, что выяснил.
– Завтра в это время Степаныч собирается посетить кладбище.
– Какое кладбище? Чего он там забыл?
– Завтра десятая годовщина со дня смерти его матери.
– Десятая? И где она похоронена?
– На Ваганькове.
– Черт подери, так это же в городе!
– Вот я тебе и говорю, – хмыкнул Решетов.
– Ладно, я тебе перезвоню. Спасибо за информацию. Между прочим, что он тебе сказал?
– Он сказал, что мы его лишили всякой личной жизни и чтобы на кладбище никого из нас не было.
– Мало ли что он сказал! Ну спасибо тебе еще раз.
Если появится еще что-нибудь – звони.
– Хорошо.
Решетов отключил телефон.
Федор Филиппович пересказал Глебу то, что узнал от Решетова. Глеб торжествующе воскликнул:
– Я же вам говорил, Федор Филиппович!
– Что ты мне говорил?
– Я говорил вам, что Барби знает какой-то секрет.
Вот он, тот секрет!
– Как она о нем могла узнать?
– Какая разница, – Глеб улыбался. Его настроение сразу же улучшилось. Вот это всегда было ему по душе – определенность, когда получаешь возможность действовать с открытыми глазами. – Здорово! Просто замечательно!
– Я тебя не совсем понимаю.
– А что тут понимать, Федор Филиппович? Это как дважды два. Ведь давным-давно всем известно, вернее тем, кто интересуется нашим нефтяником, что завтра, то есть шестнадцатого января, исполняется десять лет со дня смерти его матери. Он никогда не пропускал этой даты и каждый раз непременно приходит на могилу. Во г вам разгадка, и Барби надо искать именно там.
Так что запускаем наш вариант. Конечно же, он рискован, но тем не менее. А сейчас, извините, Федор Филиппович, я хочу поехать на кладбище. А вы еще раз свяжитесь с генералом Решетовым и скажите ему, что мы воспользуемся второй машиной Черных и двумя джипами с охраной. Мы должны попасть на кладбище хотя бы на полчаса раньше, чем там появится Черных.
– Да, гениально ты придумал, Глеб!
– Я за это получаю деньги, генерал. И к тому же мне это очень нравится – придумывать. Неплохо бы еще реализовывать задуманное.
– Тогда за дело! – у генерала Потапчука тоже поднялось настроение, и его уже охватил охотничий азарт.
