Поблизости остановилось такси. Глеб бросился к нему, распахнул дверцу и, схватив за плечо водителя, легко вытряхнул его из машины.
– Извини, мужик, тебе все сейчас объяснят.
Таксист попытался что-то сказать, но, увидев, как сверкнул пистолет в руке Глеба, сообразил, что лучше не спорить.
Желтое такси неслось вдогонку за серебристым «ниссаном». «Волга» была на хорошем ходу. Слепой вскоре настиг автомобиль Барби и, поравнявшись с ним, ударил в левое крыло. Колеса «ниссана» оторвались от скользкой дороги, машину занесло. Марина не справилась с управлением, и «ниссан» врезался в стоящий на обочине фургон для перевозки мебели.
Когда Глеб выскочил из «волги» и, держа на изготовку пистолет, открыл дверцу «ниссана», женщина сидела, уткнувшись головой в руль. Ее темный парик сполз набок и весь был пропитан кровью. Кровь капала на резиновый коврик.
Сиверов нащупал артерию на шее Барби и тяжело вздохнул.
Операция была закончена.
* * *
В семнадцать сорок ко входу на Ваганьково подъехал кортеж из четырех машин. Из черного правительственного лимузина не спеша выбрался Василий Степанович Черных с букетом пунцовых роз в руке. Он степенно пошел по аллее в сопровождении охранников. Затем повернулся к ним и попросил постоять.
А сам подошел к могиле матери и, склонив голову, положил цветы у подножия мраморного памятника.
* * *
После вечерней службы подчиненные генерала Решетова попросили отца Епифания, настоятеля кладбищенской церкви, поехать вместе с ними. Священник встревожился, подумав, что, не ровен час, вернулись те страшные времена, когда служителей культа забирали прямо из храмов. Но его успокоили, объяснили, что он всего лишь должен дать показания о женщине, которая находилась на колокольне во время службы.
А Федор Филиппович Потапчук, Андрей Николаевич Решетов и Глеб Петрович Сиверов сидели в кабинете Потапчука. На низком столике стояла бутылка коньяка.
– Ну вот и все, – наполняя коньяком рюмки, устало объявил Потапчук. – Барби больше нет, дело можно закрывать.
– Я допустил промашку, – вздохнул Глеб. – Я рассчитал, казалось, все, но никак не мог ожидать, что ступени лестницы на колокольню окажутся гнилыми.
Если бы я предусмотрел и это, поводов для торжества было бы больше. Если бы не они, то все могло бы закончиться по-другому.
– Не казните себя, Глеб Петрович, – сказал генерал Решетов. – Вы и без того предусмотрели очень многое. – Теперь генерал Решетов называл Глеба по имени-отчеству, всячески подчеркивая свое уважение к этому непостижимому агенту Потапчука. – За успех безнадежного дела! – Решетов поднял рюмку. – И за вас, Глеб Петрович. По правде сказать, я до самого конца не верил в ваш план, считая его авантюрой чистой воды, а вас – фантазером.
Генерал Потапчук победоносно улыбнулся.
– Но теперь ты убедился, Андрей Николаевич?
– Да, убедился. Пуля Барби поразила резиновую куклу точно в висок.
– Я знал, что она не промахнется, что ей понадобится единственный выстрел. Все-таки она была профессионалом высшей пробы, – сказал Глеб.
– Плохо, что она ничего уже не расскажет, – сокрушенно покачал седой головой Потапчук и потер виски.
Но в следующее мгновение он вновь улыбался, глаза его заискрились. – Ну, да бог с ним. Мы сделали все, что могли.
– Послушай, Федор Филиппович, а как назовем эту операцию? Ведь ее провели совместно два управления – твое и мое.
Потапчук задумался, затем хитро подмигнул Глебу:
– Может, ты придумаешь название?
– Могу предложить. Только думаю, оно вам не подойдет – не впишется в официальные бумаги.
– Что за название, Глеб?
– Говорите, говорите, не стесняйтесь, Глеб Петрович.
– Я бы назвал всю эту операцию… – Глеб хмыкнул, – «Двойной удар Слепого».
– Как-как? – воскликнул Решетов.
– «Двойной удар Слепого», Андрей Николаевич.
– Какого такого Слепого?
Генерал Потапчук не стал объяснять генералу Решетову, что Слепой – это кличка Глеба Петровича Сиверова.
Мужчины допили коньяк.
Потапчук спохватился:
– Слушай, Андрей Николаевич, а чучело твои люди вернули?
Решетов не понял.
– Чучело?
– Ну, резинового хозяина «Нефтепрома» отвезли телевизионщикам?
– А, да, я поручил. Там все сделали. Даже дырку от пули в виске наши умельцы залатали так, что комар носа не подточит.
– А НТВешники не дознаются, зачем мы брали «Степаныча»?
– Вряд ли. Мы им сказали, что «главный нефтяник» захотел сфотографироваться с куклой на память.
– Они сопротивлялись?
– Еще как! Не хотели давать. Они трясутся над каждой своей куклой, все-таки этот паноптикум их кормит, и кормит сытно. Приглашали Степаныча сфотографироваться у них в студии, но мы настояли на том, что он не хочет огласки. Они так причитали, будто с усопшим прощались.
– Но мы же не надолго забирали.
– Съемочную смену им сорвали.
– Ничего, наверстают, – сказал Глеб, – они ребятки расторопные. И в принципе, могли бы обойтись и без «главного нефтяника». Внесли бы изменения в сценарий, будто он куда-то отбыл, заболел, ушел в отпуск…
Решетов сказал:
– Между прочим, на Дальний Восток он не летит.
Все это дело отменилось.
– А куда летит? – спросил Глеб.
– В Швейцарию летит.
– А потом?
– В Давос.
– Понятно, – кивнул Глеб и посмотрел на Потапчука.
– Ты, Глеб, хочешь мне что-то сказать?
– Пока ничего, Федор Филиппович, завтра поговорим. У меня к вам есть кое-какие вопросы.
– А, ты о том деле?
– Да, о нем самом.
– Забудь покуда, Глеб. Когда будет надо, я тебя найду. А сейчас отдыхай, ты хорошо поработал. И побереги свою Ирину.
– Вот к ней я сейчас и поеду. Я не видел ее уже целую вечность.
– Не ври – всего несколько дней!
