Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
Я не собиралась реагировать на весь этот мусор, но последнее особенно сильно уязвило меня.
«Окей, я не боец! – хотелось крикнуть в ответ. – Не амазонка, не Жанна Д’Арк, не Кэти Тейлор [22]. Но неужели только бойцам полагается уважение и счастье?»
Культ силы и успеха, который наше общество довело до абсурда, мешает людям понять, что нет ничего дурного в том, чтобы быть слабым и тихим. Нет ничего порочного в мягкости или доверчивости. Я не обязана быть воином, чтобы иметь право на уважение или спокойную жизнь. Я не должна размахивать кулаками направо и налево, чтобы доказать свое право на существование. Может, стоит лечить совсем другое больное место? Может, стоит создать новый культ – культ неприкосновенности слабых, например? Или культ безусловного осуждения тех, кто угнетает и травмирует?
Боже правый, пусть мы научимся быть милосердными к тем, у кого нет сил сражаться. К тем, кто загнан в угол, лишился всех сил, потерял веру в себя. Пусть я никогда не услышу «ты сама виновата», «ты сама позволила вытирать о себя ноги», «ты видела, с кем связываешься», «ты могла уйти от него раньше – что ж не ушла?», «ты должна быть сильной», «ты должна была сделать то, се, пятое и десятое…» Пусть ни одной не посмеют сказать, что это именно ее поступки привели туда, где она в итоге оказалась.
Может быть, случится чудо и наступит день, когда жертва перестанет быть ответственной за свои беды и наконец станет ответственным угнетатель.
* * *
Дерека признали виновным. Дали тринадцать лет колонии. Его не спасли ни связи, ни адвокатский опыт, ни самый дорогой адвокат в столице. Мой отец сделал все возможное и невозможное, чтобы он не отделался легко. Он так яростно взялся за это дело, что позабыл даже о проблемах со здоровьем.
Я очень сблизилась с родителями, пока шел суд. Так, как никогда прежде. То, что со мной произошло, перевернуло их взгляд на многие вещи. Отец стал чуть ли не феминистом, перестал защищать всяких подонков в суде и занялся помощью потерпевшим. Мама с головой ушла в благотворительность. Фирма начала предоставлять бесплатные консультации жертвам насилия и передавать часть доходов в фонды помощи.
Видеть эти перемены было истинным блаженством. Меня тяготило лишь то, что я должна была заплатить так дорого, чтобы наконец заслужить их доверие и любовь. И еще печалил тот факт, что только насилие, заснятое на пленку, убедило моих родителей, что мой бывший парень – монстр. И меня до сих пор сводит с ума мысль, что я – не единственная, кому пришлось или придется пройти через подобное…
Но я стараюсь сохранять веру в лучшее. Вера – это горящая спичка в заледеневших ладонях, и пусть она почти не дает ни тепла, ни света, но уж лучше с ней, чем остаться в кромешной тьме.
* * *
В кабинете у Софи сладко пахнет ванилью, занавески колышутся на легком ветру. Когда ветер взвивает занавеску достаточно высоко, я вижу испанский ресторанчик на противоположной стороне дороги. Красно-желтые флажки, прикрепленные к фасаду, трепещут на ветру, а вывеска обещает лучший хамон во всем Дублине.
Я вдруг вспоминаю все те слова, что шептал мне Митчелл, когда отвоевал меня у родителей и повез домой: про Барселону, про панамку с фламинго и шорты с арбузиками. Каждый раз мне хочется и плакать, и смеяться одновременно.
– Закрой глаза, – говорит Софи, помогая мне поудобнее устроиться на диване. – Вообрази место, в котором ты бы хотела оказаться прямо сейчас. Представь его в деталях. Я дам тебе десять минут.
Мне даже воображать это место не надо. Оно и так стоит у меня перед глазами: мы с Митчеллом коротаем отпуск в Испании и только что проснулись в номере с видом на фантастическую Саграда Фамилию. На маленьком балкончике стоит столик, а на нем – цветы, чашки и наш завтрак. Нам принесли медовые чуррос и черный кофе. Мы всю ночь занимались любовью и так устали, что теперь еле шевелимся. Пытаемся проснуться, попивая кофе. Несколько крошек упало Митчеллу на грудь и пресс, и я наклоняюсь и подбираю их губами. Утреннее солнце купает нас в своих лучах, я хочу обнять весь мир, хочу кричать на всю Барселону, что я влюблена. «Собирайся, – говорю я Митчеллу. – Мне нужно успеть показать всей Барселоне своего шикарного парня!» Он смеется и отвечает: «Подожди, для пущей красы я должен надеть свои шорты с арбузиками!»
Не выдерживаю, открываю глаза раньше положенного срока. Воображаемая картинка так хороша, что хочется напиться.
– Расскажешь? – просит Софи, и я рассказываю.
Она постукивает пальцем по подбородку и спрашивает:
– А теперь скажи, что мешает тебе воплотить эту мечту в жизнь? Дай мне пять причин, почему это невозможно, а потом мы проверим, реальны ли эти причины.
– Первая. Я просто ненавижу отели.
– Ты ненавидишь воспоминания, в которых был некий отель. Но не все отели!
– Вторая. Я не могу заниматься любовью.
– Пока что. Но нет ни одной причины полагать, что это навсегда.
– Третья. Я не встречаюсь с Митчеллом.
– О, вовсе не обязательно встречаться с кем-то, чтобы провести уикенд в Барселоне.
Я невольно хохочу, закатывая глаза.
– Софи, ты просто прелесть.
– Это взаимно, – кивает она. – Что там дальше?
– У меня все тело в шрамах.
– Люди без ног занимаются любовью. Люди без рук занимаются любовью. Ветераны войны, между прочим, тоже. Твои шрамы – это часть твоей личной истории. Напоминание о том, что ты выжила. Это символ продолжения жизни, а не окончания. Это трещины, залитые золотом.
– Кинцуги, – говорю я, наслаждаясь тем, что именно Митчелл когда-то рассказал мне об этом искусстве.
– Именно. Многие думают, что кинцуги – это просто изысканный способ починки разбитой посуды. Но на самом деле это еще и философия принятия недостатков и изъянов. В нашем обществе царит культ совершенства: совершенных тел и совершенных изобретений. А все, что не совершенно, вызывает гнев и стыд. Мы маскируем шрамы, растяжки, стыдимся трещин и следов ремонта, прячем повреждения, избавляемся от всего, что сломано или перестало быть идеальным. А кинцуги напоминает нам, что смысл не в совершенстве, а в исцелении. Что даже если ты разрушена, разбита, травмирована – ты по-прежнему можешь жить, быть прекрасной, нужной и счастливой.
Софи просит меня назвать пятую причину, и я говорю, что боюсь провала. Не переживу еще один.
– Мы с тобой здесь, чтобы он не случился, – заключает Софи. – Все остальное – детали. Послушай, Ванесса, твое желание исполнится. Я не могу сказать наверняка, когда, в каком месте и с кем – это тоже детали, но ты точно окажешься в этом моменте – в моменте абсолютного счастья, баланса и удовлетворенности.
Софи – профессионал с огромным опытом в лечении посттравматического синдрома, работает с жертвами насилия всю свою жизнь, и я подозревала, что ее услуги стоят немало. Но Митчелл, который нашел ее и все устроил, сказал, что это благотворительная программа и Софи консультирует меня бесплатно. Я же была так наивна, счастлива и воодушевлена терапией, что поверила этому.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 92
