Несколькими днями ранее в Сан-Диего Рузвельт собирался выйти из поезда, чтобы пересесть на корабль, идущий на Гавайи, и у него случился приступ стенокардии. «Не знаю, выдержу ли я, – сказал он своему сыну Джимми, который сопровождал его в поездке. – У меня ужасные боли». Сын помог ему лечь в вагоне на пол, президент закрыл глаза и позволил волнам боли пройти сквозь себя. Через десять минут боль начала ослабевать. «Никому об этом не рассказывай», – сказал он Джимми. Затем отец и сын спустились на пляж посмотреть военные учения.
В конце поездки был еще один тревожный эпизод. На обратном пути в столицу Рузвельт остановился в Бремертоне, штат Вашингтон. В этом городке, находившемся в пятидесяти минутах езды от Сиэтла, располагалась база военно-морского флота. Планировалось, что во время остановки президент обратится к народу с палубы корабля, но Рузвельт потерял тринадцать килограммов за последние шесть месяцев, ему в лицо дул холодный и резкий ветер, корабль под ним качался взад и вперед, а стальные скобы на его ногах были тяжелыми. Для поддержки Рузвельт ухватился за кафедру, но через несколько минут у него случился новый приступ стенокардии. Острая боль возникла в груди, перешла к плечам; пот моментально выступил на его лице и залил воротник рубашки. На этот раз приступ длился полчаса, а не десять минут, но, в отличие от предыдущего инцидента, президенту незамедлительно оказали помощь. Доктор Брюнн сопровождал Рузвельта «на заключительном этапе его поездки».
20
Звездный час Большой тройки
Летом 1944 года, когда война была близка к концу, дипломаты из Соединенных Штатов, Великобритании, Советского Союза и Китая собрались в Думбартон-Окс, джорджтаунском поместье дипломата Роберта Вудса Блисса, чтобы обсудить устройство послевоенного мира. История поместья впечатляла. В 1702 году королева Анна передала эти земли полковнику Ниниану Билу; более века спустя особняк стал домом сенатора и вице-президента Джона Кэлхуна. Но еще никогда поместье не играло такой важной роли в мировой истории. Утром 21 июля дипломаты собрались в музыкальной комнате Думбартона, чтобы реализовать проект международной организации по безопасности, который предложили министры иностранных дел стран-союзников на Московской конференции девятью месяцами ранее. Создание института по защите мира во всем мире не было чем-то новым. В конце Первой мировой войны для этого сформировали Лигу Наций, и дипломаты, собравшиеся в Думбартон-Окс, были достаточно взрослыми, чтобы помнить, что случилось с этой организацией. Но после лета почти непрерывных побед и с учетом маячившего на горизонте мира делегаты были настроены оптимистично.
Глава советской делегации Андрей Громыко, прибыв в Вашингтон после изнурительного пятидневного перелета из Москвы, телеграфировал Сталину: «Есть основания полагать, что США будут заинтересованы в поддержании мира. Только в таком ключе мы можем интерпретировать готовность США принимать активное участие в обеспечении международного мира и безопасности». Для представителей СССР слова Громыко значили то же, что «дать пять». Его оптимизм разделяли Эдвард Р. Стеттиниус, заместитель государственного секретаря, возглавлявший американскую делегацию на конференции, и Александр Кадоган, руководитель британской делегации и постоянный заместитель министра иностранных дел. (Китайская делегация также присутствовала, но не могла присоединиться к переговорам, пока в них участвовал Советский Союз, не находившийся в состоянии войны с Японией.)
Во время переговоров в музыкальном зале участники конференции пришли к соглашению по нескольким ключевым вопросам, в том числе по учреждению ООН. «Четверо полицейских» станут четырьмя постоянными членами Совета Безопасности, состоящего из одиннадцати человек. Будут созданы Военно-штабной комитет для наблюдения за деятельностью ООН по охране безопасности, Международный суд для решения юридических вопросов, а также Экономический и Социальный Советы для политического анализа и переговоров.
Однако по двум важным вопросам существовали устойчивые и глубокие разногласия. СССР отказался принять британскую и американскую идею о том, что постоянному члену Совета Безопасности – иными словами, члену «Большой четверки» – нельзя голосовать в спорах, в которые он вовлечен. Второе разногласие касалось идеи Сталина о том, что СССР как многоязычная страна должен получить шестнадцать мест в Генеральной Ассамблее. За этими двумя противоречиями скрывалось еще одно, более глубокое: американцы и британцы рассматривали Организацию Объединенных Наций как инструмент содействия миру во всем мире, а Сталин – как гарантию против возможного нападения Германии в будущем. В своих мемуарах Джордж Кеннан писал о требовании Сталина по поводу мест в Генеральной Ассамблее: «Поскольку он придает большое значение концепции будущей международной организации, он… делает это в надежде, что эта организация послужит инструментом для поддержания гегемонии великой державы».
Но достигнуть соглашения удастся в том случае, если Великобритания и Соединенные Штаты признают советское господство в Восточной и Центральной Европе:
Мы должны четко осознавать, с чем мы столкнулись. Дело вот в чем: что касается приграничных государств, советское правительство никогда не переставало мыслить категориями сфер влияния. Они ожидают, что мы поддержим их в любых действиях, которые они предпримут в этих регионах, независимо от того, кажется ли это действие нам или остальному миру правильным или неправильным. От нас не ждут, что мы будем спрашивать, хорошие это действия или плохие.
Наши люди по причинам, в которые мы не станем вдаваться, не знали об этой модели советского мышления, и им позволили надеяться, что советское правительство будет готово вступить в международную организацию по безопасности с поистине безграничной властью в плане предотвращения агрессии. Сейчас наши люди близки к тому, чтобы избавиться от этой иллюзии.
А это могло «иметь серьезные последствия для наших отношений» с Советским Союзом.
Предупреждение Кеннана было пророческим. К лету 1944 года Советский Союз стал незаменимым союзником. А уже к 11 сентября, в тот день, когда Рузвельт и Черчилль прибыли в Канаду для участия во Второй Квебекской конференции, одна русская армия угрожала Венгрии, другая – Восточной Пруссии, а третья – Эстонии.
На конференции нужно было выработать стратегию для финальной фазы войны. Предполагалось, что война закончится в следующие восемь – десять месяцев, но, учитывая характер врага, впереди ждало много тяжелых боев. 31 августа, через 6 дней после того, как немецкая армия оставила Париж, Герд фон, Герд фон Рундштедт, один из самых опытных командиров рейха совершил «Немецкое чудо». В последние недели августа 600 тысяч солдат и несколько отличных панцергренадерских[260] подразделений Германии бежали от союзных армий во Франции и закрепились на новых рубежах обороны в Бельгии и Голландии. С конца июля до начала осени 1944 года немцы также выставили восемнадцать новых дивизий.
