– Ты-то откуда знаешь? – прищурился Дикий. Лорд Сова…
– Я как раз хотел так сильно и так многого, что…
Не закончив, Мудрый сильно закашлялся, пытаясь зажать рот рукой. Когда он отнял ладонь от губ, на ней остались темные влажные пятна.
– Что теперь о том говорить! – встряхнул волосами Гордый. – Мы знаем, кто убил нашу мать, кто убил Старшего и короля Эннобара. Враг известен, где он – тоже. Надо не сопли жевать, а пойти и отомстить. Мы мужчины и воины.
– Пламенная речь, – фыркнул Дикий. – Мужчины и воины… Ты, может, забыл, чем для нас предыдущая битва закончилась?
– Нет, и, надеюсь, ты тоже, – сверкнул глазами Гордый.
– Перестаньте, пожалуйста, – вмешался Младший. Разве обязательно ссориться при ней…
Оба старших брата смущенно потупились.
– Думаю, стоит поужинать, ведь завтра выдвигаться на рассвете, – предложил Мудрый.
– Нам-то да, понять бы только, зачем тебе с нами идти? – проворчал Дикий. – Собираешься своей дудкой или еще какими фокусами армию Бреса вспять обратить?
– Такой силой я не обладаю.
Мудрый улыбнулся тонкими губами, но взгляд его остался холодным. У Воронов по спинам пробежал холодок.
– Знаете, я не такой боец-молодец или загадочный волшебник, как некоторые, а потому в битве мне приходится рассчитывать только на свою голову и руки, – раздраженно бросил Дикий. – И сейчас я больше всего хочу пожрать, выпить и выспаться. Пойдемте.
Он развернулся, низко поклонился гробу и произнес с усмешкой:
– Почивайте, матушка! Не могу сказать, чтобы ваше воспитание мне сильно нравилось, но все же я уже тоскую по вашей незабвенной манере общения, когда существовало лишь два мнение – ваше и неправильное. Прощайте, а мы постараемся хоть раз сделать все по уму, а не как обычно.
С этими словами Дикий удалился из зала, громко стуча каблуками своих высоких кожаных сапог. Братья в молчании проводили его взглядами.
– Мне не дозволено произнести даже слов прощания, – медленно проговорил Мудрый, глядя на мертвое лицо матери. – Но одно могу сказать: вы, миледи, были правы, когда предостерегали меня от поисков того, что лучше бы не находить… Прощайте, я был плохим сыном, но не только моя в том вина…
Он также поклонился гробу и неслышно вышел, подметая пол рваным подолом своей хламиды.
Гордый растерянно посмотрел на Младшего.
– Мне кажется, или в семье оно должно быть как-то по-другому? – спросил он.
Пожав плечами, Младший ответил, глядя себе под ноги:
– На свадьбах и поминках часто свары поднимаются, бывает, что и до драк доходит.
– Не знаю, какие слова подобрать, – заговорил Гордый, повернувшись к леди Ворон. – Я ее почти не знал. Помню холодные руки, красивое платье… Помню, как ночами было страшно и холодно, я плакал, а приходила собака или служанка… Когда она везла нас в Таумрат, то почти не разговаривала с нами. Карету трясло, а она все смотрела в окно на горы, и такое у нее застывшее лицо было, прямо как вот сейчас… Наш отец, Аодх, очень радовался, что мы приехали. Мне сразу понравилось при дворе, все были такими веселыми, добрыми, отец все время шутил и покрывал мои выходки… Плохо я себя вел, что и говорить. Еще помню, что поначалу все равно по ней тосковал, хотя старался не думать об этом. Но тосковал… Почему она нас не любила? Или любила, но не показывала своих чувств? Теперь-то и не спросишь уже. Простите, миледи, может, я и виноват перед вами, но вины за собой никакой не знаю, знаю только, что снова буду тосковать по вам…
Высказавшись, Гордый опустился перед гробом на одно колено, склонил голову и так простоял с минуту. Потом легко поднялся на ноги и ушел, не оглядываясь.
Младший Ворон остался в пустом зале наедине с покойницей. Он подошел к ее последнему ложу и наклонился к мертвому лицу. Всмотрелся в него, словно хотел покрепче запомнить.
– Вы всегда просили называть вас матушкой, – тихо произнес он, сглатывая слезы. – Но я называл вас миледи. Вы были такой неприветливой, строгой. Я не любил вас. И думал, что вы тоже никого нас не любите, но сейчас понимаю, что вы нас все-таки любили… И я тоже, матушка, я тоже в душе всегда любил вас и сейчас люблю… Простите меня.
Младший наклонился и неловко поцеловал мать. Холод неподвижных губ обжег его, словно лед. Встряхивая головой, шмыгая носом, Седьмой Ворон медленно отошел от гроба и направился к дверям, из-за которых доносились людские голоса.
* * *
Поминальный пир был короток. Не произнося речей во славу покойницы, все выпили вина за скудно накрытым столом, а потом тихо разошлись по своим комнатам. Взяв свечу, Дикий поднялся к себе в башню. К его удивлению, из-под двери пробивалась полоска теплого света. – А, это ты…
Увидев за столом Мэрид, Дикий скривил губы, закрыл дверь и тоже подошел к столу. Снял куртку и сбросил ее на пол, тяжело опустился на стул, поставил свою свечу на столешницу и тяжелым взглядом уставился на пламя.
– М-да, – сказал он, щуря глаза от света. – Кто теперь будет смотреть на меня как на дерьмо собачье и говорить, что я все делаю не так?
– Вам лучше лечь в постель, лорд Ворон, – ответила Мэрид. – Иначе завтра голова разболится.
– Можно подумать, она сегодня не болит, – огрызнулся Дикий.
– Этому можно помочь.
Мэрид достала из рукава гребень, встала за спину Дикому и запустила пальцы в черные длинные волосы, жесткие, словно конская грива.
Дикий лишь сидел и молча смотрел на свечу. Пропустив волосы сквозь пятерню, Мэрид принялась разбирать их гребнем.
– Дери поменьше, – проворчал Ворон. – А то выдерешь все, голова мерзнуть будет.
Но руки девушки двигались плавно, гребень осторожно скользил, разделяя пряди, укладывая вихры, и волосы мягко ложились на плечи, послушно ластясь к белым пальцам. Взгляд Дикого стал сонным, рот приоткрылся. Пламя свечи тихо потрескивало. Гребень с шорохом проходился по волосам.
– Как приятно, все мысли ушли вон, только пустота внутри звенит, – пробормотал Дикий.
Ответом ему было шуршание гребня.
– Столько мыслей обо всем, – продолжал Дикий. – Столько, что в голову не умещаются, вот она и болит. У меня ж всегда было две мысли – про охоту и про девок. А теперь выходит, что я один за всех думай, чего и как.
Мэрид запустила в расчесанную гриву пальцы и принялась массировать кожу головы. Со вздохом Дикий положил руки на стол и уткнулся в них лицом.
– Очень надеюсь, что после войны я смогу снова стать свободным. Простая жизнь, простые дела, простые мысли. Женюсь на тебе. Ты пойдешь за меня?
Рука девушки замерла. Дикий обернулся. Глаза его странно блестели в полумраке. Мэрид смотрела в пол. Мгновение спустя она обвила его шею.
– Не сейчас, – поморщился Дикий, отстраняя ее. – По-честному надо. Вернусь с войны и проведу тебя под омелой.
