позади блокпоста и машин с мигалками, явно с намерением направить протестующих в южном направлении, подальше от святая святых университетского кампуса, обратно к Пиплз-парку – к традиционному месту массового скопления людей, на которое власти города давно махнули рукой. Впереди маняще переливалось огнями здание «Зодиак-медиа», похожее на светящуюся рыбину, но из-за полицейского кордона подойти туда было никак невозможно.
– Идем к «Зомби», – предложил Бруно.
Ему даже не пришлось к чему-то призывать людей, которые послушно следовали за ним, как крысы или дети за дудочкой.
– Точно! Спалим на хрен эту сраную капиталистическую говнобургерную!
Каменная башня «Зомби-Бургера» торчала, лишенная какой-либо защиты. Наоборот, в здании, смахивающем на жутковатый рисунок Доктора Сьюза[84], жизнь била ключом, работа ни на минуту не прерывалась, и нескончаемый поток людей постоянно втекал в пещеру, из которой обратно вытекал такой же поток людей, прикованных, словно наркоманы, к коробкам с гигантскими сэндвичами, и этот способ управления толпой был куда эффективнее, чем тот, что применяли полицейские с их дубинками и пластиковыми щитами. Что же делать Бруно, стоит ли ему попытаться, расталкивая всех локтями, ворваться в кухню и спалить этот шутовской дворец изнутри, раздув там огонь и обильно полив его мясным жиром? Или поджечь снаружи? Но прежде чем он пришел к какому-то решению, студенты, сопровождавшие его от самого «Кропоткина», уже взялись за дело: они принялись громить деревянный барьер, принесенный с блокпоста, по очереди нанося по нему удары ногами и издавая дурацкие вопли в духе бойцов кунг-фу, словно это был картонный конь, которого они решили превратить в гору макулатуры.
– Дай-ка я сложу костер! Я же был бойскаутом! Нужно разровнять площадку и раздуть пламя.
– Нужны щепки для розжига, чтобы занялось!
– К черту щепки, к черту розжиг! – К ним подскочил парень в маске и, дикарски танцуя, стал обильно брызгать бензином из баллончика, который он держал между ног, имитируя струю мочи, и жидкость желтоватыми кругами ложилась на металлические стены «Зомби» и на разбитый деревянный барьер, который бесформенной грудой досок лежал у стены бургерной.
Неужели Бруно и впрямь командовал этим отрядом уличных баламутов? Вопрос бессмысленный. Кто-то принес коробок спичек и, чиркая одну за другой, бросал их на сложенные шатром доски. Одна спичка зажгла бензин, но результат оказался жалким. Доска загорелась, да, но такой огонь не мог нанести большого урона металлическим стенам «Зомби». Из дверей бургерной появилась одна из подавальщиц – в ультрафиолетовых отблесках, пляшущих на ее белой футболке, она казалась привидением. К тому же огромный огнетушитель за ее спиной придавал ей сходство с ангелом или водолазом. Направив хобот огнетушителя на пламя, она исторгла из красного цилиндра несколько выплесков косматой белой пены. Один из бойцов Бруно, прикрывший нижнюю часть лица платком на манер грабителя поезда из старого вестерна, подбежал к девушке с намерением спасти с таким трудом разведенный огонь. Она угрожающе направила хобот на него, и он поспешно отпрыгнул в сторону, словно увертываясь от полицейского электрошокера.
Витающий над «Зомби» запах гари был почти невыносим, из его верхних этажей били в воздух лазерные лучи, и было впечатление, что это грозный тотем огня. Здание, возможно, было специально выстроено с таким расчетом, чтобы устоять в условиях уличных беспорядков, а может быть, даже и в атомной войне, после которой оно осталось бы одиноко стоять посреди обезлюдевшей пустыни Беркли ироническим мемориалом прожорливости рода человеческого.
– Я знаю другое здание, принадлежащее Столарски, – шепотом произнес Бруно, – за мной!
И он двинулся по Чаннинг-уэй вокруг квартала – этот путь был длиннее, но зато он мог быстро удалиться от воя сирен и от любопытных взглядов протестующих, среди которых наверняка затесались переодетые полицейские. Ему необязательно было глазеть по сторонам, потому что от него не отставал боевой отряд пехотинцев, четыре или пять человек, а больше людей и не требовалось. Плайбон, который всегда был сторонником малочисленных групп активистов, мог бы им гордиться.
Он шагал под горку молча и спокойно, за его спиной остался Пиплз-парк. Он уже не чувствовал боли ни в коленях, ни в костяшках пальцев. Бесчувственность была одним из врожденных талантов Бруно. Он, вероятно, получил еще одну возможность отвертеться от беспокойной судьбы? Но нет, он свернул за угол на Дана-стрит, а потом снова зашагал по Хейст.
Когда за ним захлопнулась входная дверь, обшитый светлыми деревянными панелями вестибюль «Джека Лондона» почудился ему храмом карамельного света и умиротворения. Уличный бунт остался далеко отсюда – в десятках миль, а может быть, и лет. Такое было впечатление, будто Бруно и его единомышленники совершили тайный рейд, вроде вылазки отряда самураев, чтобы забраться в дом к богатому европейцу и похозяйничать там. Или вроде – как их там называла Мэдхен? – «группы Баадера – Майнхоф». Один из его боевиков, который действовал в стиле кунг-фу, дико завыл, подпрыгнув, нанес подошвой удар по одной из светлых панелей вестибюля и легко пробил в ней дыру.
– Нет! – сказал другой. – Лифт!
Мокрая вязь струи бензина покрыла много лет не крашенную деревянную обшивку лифтовой кабины. От первой же зажженной спички, поднесенной к каждой из трех стенок, быстро вспыхнуло пламя.
– Нажми кнопку верхнего этажа – пусть поднимается!
Двери закрылись, и лифт, как зажженный бумажный фонарик, пополз в глотку здания.
Только тогда Бруно обернулся и поглядел на поджигателя в маске – на нем была такая же, как у него, мешковина с веревкой висельника. Столарски говорил, что у него припасено несколько десятков, если не сотен, таких масок. Выходит, с него ни на минуту не спускали глаз шпионы Столарски – но он понял это слишком поздно. Он и сам мог оказаться одним из его шпионов.
IV
Притом что ему нередко приходилось бывать в весьма экзотических местах, он еще ни разу не проводил ночь в тюремной камере. Калифорнийским полицейским пришлось водворить его за решетку. Они препроводили его в расположенную неподалеку тюрьму Беркли на Мартин-Лютер-Кинг-уэй – причем на какой-то момент Бруно померещилось, что его волокут в здание школы, но они проехали мимо.
Возможно, для него это был опыт по изучению силы притяжения родных мест, их способности разбивать в пух и прах его самоуверенные притязания, не говоря уж о краткой передышке, когда он грезил о некоем чудесном спасении. Жалкие лохмотья выходного костюма Бруно – в отсутствие смокинга он остался в обгорелой и забрызганной мясным жиром рубашке с закатанными рукавами и в брюках с разодранными коленями – не произвели никакого впечатления на представителей власти – ни в момент ареста перед пылающей
