— Я убью вас, капитан, — хрипло дышал Лео.
— Простите, — сипло проговорил Инвар, глядя на канцлера испуганными глазами.
— Никогда не поверю, что вы сделали это из любви к кузине. Что вы получили взамен? Золото?
— «Надежду осени», — прохрипел Толдиени.
Лео отпустил его так же внезапно, с презрением глядя на него, медленно поднялся с колен.
— Вы мерзавец, капитан. Годы, месяцы, недели бесцельного существования, без любви, без семьи, без возможности видеть, как рождается и растет твой ребенок. Только потому, что вам захотелось получить камень, который вы, наверняка, тут же заложили, — прерывистым голосом говорил Лео. — Клянусь, я уничтожу вас, чтобы вы никому больше не смогли причинить боль. А после я разберусь с вашей кузиной. Стража, взять его и посадить в темницу до моего возвращения!
Лео вышел из кабинета в соседнюю комнату, глянул на себя в зеркало и вздрогнул — совершенно безумные глаза, руки мелко подрагивают, сердце в груди отбивает удар за ударом, точно барабанная дробь.
«Нужно прийти в себя. Вначале я верну Дею, а после разберусь со всем остальным».
— Поезжай к ним, — за спиной раздался голос Алекса. — Поезжай к своей семье, Лео. А я прослежу, чтобы Толдиени получил по заслугам.
Канцлер мчался добрых двенадцать часов, чтобы к рассвету успеть въехать на территорию Вассельгаара.
Половина неба была чиста и безоблачна. Ветер переменился и теперь гнал облака на восток, они тянулись длинными серебристыми грядами, словно волны на море; мирно светила луна.
Через час в некоторых местах туман начал розоветь — это означало, что скоро наступит рассвет. Он не останавливался всю ночь, когда же забрезжил слабый свет раннего утра, Лео увидел вдали высокий шпиль вновь отстроенного храма Светлоликой Матери.
Канцлер вновь пришпорил коня и вскоре уже мог различать хриплые окрики возниц, правивших упряжками мулов.
В городе его многие уже знали в лицо, стражники у входа, ремесленники и купцы, и даже рабочие, с которыми он в прошлый свой приезд работал на строительстве нового города.
— Доброе утро, милорд! Вы опять прибыли к нам? — улыбнулся Роб Льдина. — Что-то вы зачистили в Васельгаар?
Лео спешился и взял с коня под уздцы.
— Доброе утро, Роб, — улыбнулся он. — Ты прав, в Вассельгаар меня тянет, и я ничего не могу с собой поделать.
— Знаю я, почему вас к нам тянет, милорд, — расхохотался Мериддин.
Мужчина дружелюбно похлопал Лео по плечу.
— Еще увидимся.
— Конечно, Роб.
Лео отправился искать дом Даяны и вскоре стоял уже у дверей. Колокольчик громко звякнул, а сердце на секунду замерло, а после забилось так сильно, что перед глазами на мгновение все поплыло.
Дверь открыла уже знакомая служанка. Она проводила Лео в гостиную и оставила дожидаться.
Канцлер быстро вдохнул и выдохнул, сердце перестало колотиться как сумасшедшее, но вот ладони вспотели и покрылись холодной испариной.
«Возьми себя в руки, волнуешься как безусый юнец на первом свидании», — укорял он себя.
В коридоре послышался тоненький детский голосок, а через мгновение ее улыбающееся лицо девочки показалось в дверном проеме.
— Господин Лео! — Сола очень удивилась, вновь увидев его в своем доме.
Он шагнул навстречу, распахнув объятия, и она тут же прижалась к его груди.
— Я ждала вас! — всхлипывала она. — А вас все не было. И мама…
— Я больше никогда не уйду, моя маленькая девочка, — он нежно погладил трогательную детскую макушку.
Сола подняла голову и заглянула ему в глаза.
— Господин Лео, мама, — тихо проговорила она.
— Что с ней? Где она? — обеспокоенным тоном спросил канцлер.
— Она в свое комнате. Лекарь не разрешает ей вставать, — печально ответила девочка.
— Позволишь мне ее навестить? — осторожно осведомился Лео.
Сола утвердительно кивнула и потянула его за руку.
Легонько постучав, она открыла дверь.
— Мамочка, ты только не волнуйся, — послышался звонкий голосок, — У нас сегодня гость.
— Детка, я уже говорила тебе, что плохо себя чувствую и не смогу сегодня принимать гостей, — слабый голос Даяны доносился со стороны кровати.
— Даже меня? — Лео вошел в комнату и встал за спиной дочери.
Даяна тут же соскочила с кровати, ее тонкие кисти взметнулись к лицу, пытаясь закрыться от чужого взгляда.
— Сола, все будет хорошо. Подожди меня в гостиной, — проговорил Лео, внимательно посмотрев в глаза дочери.
Через мгновение дверь за ней закрылась, и они остались один на один.
Лео сделал шаг, другой, и теперь стоял, склоняясь над любимой. И это казалось чем-то нереальным. Каждая клеточка ее тела была напряжена, как натянутая струна. Лео несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Он положил руки на тонкие женские запястья и осторожно потянул вниз. Даяна отшатнулась, до боли зажмурив глаза. А его внутри словно обдало кипятком, от одного ее трогательно беззащитного вида.
— Дея, ты опять хочешь сбежать от меня? — Лео не узнал собственный голос, таким хриплым он был.
Она вздрогнула, но промолчала. Значит, он для нее негодяй, бросивший на произвол судьбы любимую женщину. Лео прижал ее дрожащие руки к своим губам.
— Почему ты постоянно оставляешь меня, любовь моя? — он потерся щекой о нежный шелк ее кожи и закрыл глаза.
Он мог так стоять долго, вдыхая ее запах.
Вдруг тонкие пальцы дрогнули и коснулись его лица. Она провела по его колючей щеке, зарываясь в волосы.
— Я не писал того письма, любимая, — прошептал он. — Вернее, писал, но не то, что получила ты. Я помню каждую строчку, каждое слово, каждую букву своего послания:
«Моя дорогая, любимая Искорка. Никакие оковы и преграды не остановят меня. Мое сердце навеки принадлежит тебе. Я верю, нам осталось совсем немного подождать, и мы будем вместе. Мы поженимся и будем счастливы. Отныне и навсегда, твой Лео».
То письмо, что ты получила, — это месть Ребекки. Неужели даже после Сент-Лиона ты не поняла, что я все эти годы любил только тебя?
— Мне было страшно, Лео, что увидев мое обезображенное лицо, ты станешь избегать меня, — ее голос дрогнул. — Я не могла променять твою любовь на жалость.
— Как ты могла подумать, что я когда-нибудь разлюблю тебя? — все повторял и повторял он.
— Мамочка, ты в порядке? — за спиной послышался детский голосок. — Господин Лео расстроил тебя?
— Иди к нам, — Лео опустился на колени и прижал к себе дочку. — Я твой настоящий отец.
