Есть режиссеры (об актерах я уже не говорю), с которыми говорить — сущая мука. Интервью — в принципе жанр, который чрезвычайно редко доставляет удовольствие интервьюируемому. Как правило, он лишь покорно отрабатывает пункт договора, согласно которому пресс-джанкет после премьеры — обязательная программа. Я много раз был последним из тех, кто мучил актеров/режиссеров последним. Помню, как в окрестностях Канн, на каком-то специально выстроенном подобии обиталищ «Властелина колец», я задавал дежурные вопросы Лив Тайлер, которая после последнего вопроса радостно, почти по-детски взвизгнула от счастья, чуть взбодрив окончательно поникшего от этой рутины вальяжно-развязного Орландо Блума, несколько вызывающе шарившего по карману драных джинсов в области гениталий своей нататуированной донельзя рукой. Я мельком поглядывал на своего оператора, по ходу думая, пропустит ли редактура канала «Россия» подобную незапланированную вольность. И таких интервью на ходу, ради галочки — гораздо больше, чем внятного, неформального разговора, на который во время фестивальных гонок ни у кого нет времени. Самый кричащий пример — Спайк Ли, для которого журналист — не собеседник, а мишень для уловок и словесных издевательств (см. интервью в этой же книге). Вот и Фрирз, наведавшийся в Москву на кинофестиваль, увидев нас в комнате интервью, располагавшейся на третьем этаже Театра киноактера, сразу нахохлился, навострившись на формальный переброс фразами, только и думая, как можно скорее покинуть это здание. У него за плечами — «Оскары», «БАФТЫ», десятки разномастных сериалов, великие актеры с лучшими (а порой и со счастливо дебютными) ролями — Дэниэль Дэй-Льюис, Гарри Олдмен, Гленн Клоуз, Джон Малкович, Мишель Пфайфер, Дастин Хофман, особо любимый Джон Кьюсак, конечно, Хелен Миррен, конечно, Джуди Денч… а тут какой-то записной интервьюер. Правда, не без хвастовства скажу, что потом недоступный Стивен разоткровенничался с фестивальными службами протокола и похвалил некого наглого журналиста, который более чем профессионально выпотрошил из него душу. Или полдуши. Или хотя бы четверть.
Шестые чувства
— Вы раньше уже бывали в Москве?
— Один раз. Это была очень короткая поездка. Не помню точно — шесть или семь лет назад. Не помню. Но тут у вас очень интересно.
— Как вы в таких случаях для себя определяете, что тут интересно, а что — нет?
— Да не знаю, ты просто ездишь по городу, смотришь, думаешь. Тут всё наполнено такой интересной историей.
— Вы смотрите как режиссер, придумываете какой-то фильм, который вы могли бы сделать?
— Нет-нет. Но я всё время пытаюсь понять мир вокруг нас. Мир ведь по-настоящему безумен. Ты постоянно бежишь, пытаясь угнаться за миром. Именно поэтому это так интересно — приехать в Москву, и увидеть своими глазами — ага, вот оно как здесь всё. А теперь вот в моей стране произошла революция (речь идет, разумеется, о первых контурах «Брекзита». — П. Ш.).
— Вы относитесь к этому, как к революции?
— Ну да, пролетарии восстали — и избавились от таких, как я.
— То есть, по-вашему, это хорошая, правильная революция?
— Нет, совсем нет. По крайней мере, я в этом очень сомневаюсь.
— Вы ощущаете, что уехали из одной страны, а вернетесь — после референдума — в другую?
— Никто не знает, что будет дальше. В целом Путин мне нравится больше, чем Найджел Фарадж. Англия в основном придерживается правых взглядов. Страна разделена. И многих очень раздражают такие люди, как я. Да, это произошло. Не уверен, что по тем причинам, которые называют они. На самом деле это произошло из-за глобализации. Вот у вас в Москве я видел Benetton и Stella McCartney. У вас те же магазины, что у нас.
— За годы карьеры вы создали много замечательных фильмов, несмотря на то что у вас были и взлеты, и падения…
— Ну из этого и состоит человеческая жизнь — взлеты чередуются с падениями.
— Есть ли какие-то картины, из созданных вами, которые до сих пор «преследуют» вас, не дают вам покоя? Возможно, какие-то фильмы могут забыться…
— Нет-нет, у меня это всё вот здесь (показывает на голову). Я не могу убежать от своих фильмов. Они у меня в голове. А еще иногда люди напоминают тебе о каких-то деталях — все это не исчезает бесследно, не умирает.
— Какие из ваших фильмов оказали на вас самого наиболее значительный эффект?
— В настоящий момент моя голова забита последним фильмом, который я снял, так что я даже не могу думать о других картинах. Но в разных ситуациях люди напоминают мне о самых разных моих работах. Так уж вышло, что мне как-то удалось сделать определенное количество фильмов, которые нравятся людям. Мне повезло.
— Как вы думаете, ваши зрители — если мы говорим о более ранних и более поздних ваших работах — остаются прежними?
— Думаю, да. Знаете, я начинал свою работу на телевидении, поэтому прямой контакт со зрителями — для меня это всё еще непривычно. Это сейчас я снимаю фильмы для зрителей, но в годы моей работы на телевидении я как будто делал фильмы за стеклом, которое отгораживало меня от зрителей. Так что я понятия не имел, кто они — у нас не было никакого контакта.
— Пытаетесь ли вы понять, что сейчас «в тренде» у аудитории?
— Ну, по крайней мере, не в прямом смысле. Не в том смысле, что я сразу начну делать фильмы-катастрофы или кино про инопланетян, потому что это популярно. А в том смысле, что я постоянно пытаюсь понять этот мир, выявить какие-то закономерности.
— Многие из ваших фильмов снимались в Лондоне, вы часто снимали в одних и тех же локациях. Изменились, по вашим ощущениям, эти места, в которых вы так много снимали?
— Около года назад у меня были съемки в Ливерпуле — именно в тех местах, где я когда-то снимал свой первый фильм сорок лет назад. Так там вообще ничего не изменилось.
— Когда вы готовились к съемкам «Королевы», вы общались с королевской семьей?
— Нет, не общался. Ни разу.
— А они вообще знали, что вы снимаете подобный фильм?
— Возможно, я не уверен. Это была сложная история. Когда мы приехали в Шотландию, где у королевской семьи есть резиденция, мне сообщили, что якобы они просили жителей не разрешать нам снимать у них в поместьях. Но это не особо повлияло. Вообще королевский двор вел себя забавно. Когда мы закончили фильм, мы предложили показать его им — но они не захотели. А когда фильм отправился на Венецианский кинофестиваль, они, наконец, поняли, что этот фильм всё-таки существует, и они никак уже не могут на это повлиять — так что они послали человека посмотреть картину сразу же, как откроется кинотеатр. И это был первый наш прямой контакт с королевским двором. Потом королевский двор заявил, что мой фильм способствовал новому росту популярности королевы — и я испытываю по этому поводу смешанные чувства.
