18
В конце концов Конни надо было решиться на что-нибудь. Пожалуй, она покинет Венецию в ближайшую субботу, в тот день, когда он уедет из Рагби, т.е. через шесть дней. Значит, в Лондоне она будет в тот понедельник, и они увидятся. Она написала ему на его лондонский адрес, просила ответить ей в гостиницу «Хартленд» и зайти туда в понедельник в семь часов вечера.
Она испытывала непонятную запутанную злость, все остальные чувства пребывали в оцепенении. Она ни с кем ничем не делилась, даже с Хильдой, и Хильда, обиженная ее непроницаемым молчанием, близко сошлась с одной голландкой; Конни ненавидела болтливую женскую дружбу, а Хильда к тому же любила все разложить по полочкам.
Сэр Малькольм решил ехать с Конни, а Дункан остался с Хильдой, чтобы ей не пришлось ехать обратно одной. Стареющий художник любил путешествовать с комфортом: он заказал купе в Восточном экспрессе, не слушая Конни, которая терпеть не могла эти шикарные поезда, превратившиеся чуть не в бордели. Зато в Париж такой поезд домчит за несколько часов.
Сэр Малькольм всегда возвращался домой с унынием в сердце — так повелось еще со времени первой жены. Но дома ожидался большой прием по случаю охоты на куропаток, и он хотел вернуться загодя. Конни, загорелая и красивая, сидела молча, не замечая пробегающих за окном красот.
— Немножко грустно возвращаться в Рагби, — сказал отец, заметив ее тоскливое выражение.
— Еще не знаю, вернусь ли я в Рагби, — сказала она с пугающей резкостью, глядя в его глаза своими синими расширившимися глазами. В его синих выпуклых глазах мелькнул испуг, как у человека, чья совесть не совсем спокойна.
— Что это вдруг? — спросил он.
— У меня будет ребенок.
Она до сих пор не говорила об этом ни одной живой душе. А сказав, как бы переступила какой-то рубеж.
— Откуда ты знаешь?
— Оттуда и знаю, — улыбнулась Конни.
— Конечно, не от Клиффорда?
— Нет, конечно. Совсем от другого мужчины.
Ей было приятно немного помучить отца.
— Я его знаю?
— Нет. Ты его никогда не видел.
Оба замолчали.
— Какие у тебя планы?
— В том-то и дело, пока никаких.
— А что Клиффорд? С ним это можно как-то уладить?
— Думаю, можно. После нашего последнего разговора он мне сказал, что не возражает против ребенка. Если, конечно, я не буду разглашать тайну рождения.
— Самое разумное, что можно придумать в его положении. Тогда, значит, все в порядке.
— В каком смысле? — Конни заглянула ему прямо в глаза.
Они были большие, синие, как у нее, только смотрели чуть сконфуженно, как смотрит провинившийся мальчишка или скучающий себялюбец, добродушный и вместе ироничный.
— Значит, ты можешь подарить семейству Чаттерли и Рагби-холлу наследника и нового баронета?
Чувственное лицо сэра Малькольма расплылось в довольной улыбке.
— Я этого не хочу.
— Почему? Считаешь, что у тебя есть обязательства перед другим мужчиной? Хочешь знать мое мнение, дитя мое? Общество держится крепко. Рагби-холл стоит и будет стоять. Наш круг — более или менее надежная штука. И надо, по крайней мере внешне, соблюдать его правила. В частной жизни мы вольны потакать своим чувствам. Но чувства ведь непостоянны. Сегодня тебе нравится этот мужчина, через год — другой. А Рагби-холл незыблем. Не бросайся Рагби-холлом, раз уж он твой. А развлекаться — развлекайся на здоровье. Разумеется, ты можешь уйти от Клиффорда. У тебя есть независимый доход — наша единственная надежная опора. Но он не очень велик. Роди маленького баронета для Рагби-холла. И ты поступишь очень умно.
Сэр Малькольм откинулся в кресле и опять улыбнулся. Конни молчала.
— Надеюсь, ты наконец-то встретила настоящего мужчину, — продолжал сэр Малькольм, чувствуя в крови молодой огонь.
— Да, и в этом все дело. Не так-то много сейчас настоящих мужчин.
— Немного, к сожалению, — согласился отец. — Но надо сказать, что и ему повезло. У тебя с ним нет никаких осложнений?
— Никаких! Он предоставил все решать мне.
— Вот и славно! Благородный молодой человек.
Сэр Малькольм сиял. Конни была его любимица, ему импонировала в ней женщина. Она не то что Хильда, ничего не взяла от матери, или почти ничего. Он всегда недолюбливал Клиффорда и теперь был счастлив и как-то особенно нежен с дочерью, как будто неродившийся младенец был зачат им самим.
Он отвез ее в гостиницу «Хартленд», проводил в номер и отправился к себе в клуб. Конни отказалась провести с ним этот вечер.
В гостинице ее ждало письмо от Меллорса. «Я не могу прийти к тебе в гостиницу. Буду ждать тебя в семь у „Золотого петуха“ на Адам-стрит».
И вот он стоит на улице Лондона — высокий, стройный, в темном из тонкой ткани костюме, совсем не похожий на егеря из Рагби-холла, Его отличало природное достоинство, но в нем не было того вида «от дорогого портного», присущего ее классу. Она, однако, с первого взгляда поняла, что может появиться с ним где угодно. В нем была порода, что ценится выше классовых признаков.
— Вот и ты! Ты прекрасно выглядишь!
— Я — да. Чего нельзя сказать о тебе.
Конни обеспокоенно вгляделась в его лицо. Похудел, обозначились скулы. Но глаза ласково улыбались, и у нее отлегло от сердца: с ним не надо соблюдать манеры. От него к ней шли волны тепла, и на душе у нее стало покойно, легко и радостно. Чисто женское, обостренное сейчас чутье сказало ей: «С ним я счастлива». Никакая Венеция не могла дать ей этой полноты счастья и умиротворения.
— Тебе было очень плохо? — спросила она, сидя за столом напротив него. Он очень похудел, сейчас это было особенно заметно. Его рука, такая знакомая, лежала на столе покойно, как спящее животное. Ей так хотелось взять и поцеловать ее, но она не смела.
— Люди чудовищны, — сказал он.
— Тебя это очень мучило?
— Очень. И всегда будет мучить. Я знал, глупо мучиться, но ничего не мог поделать.
— Ты чувствовал себя как собака с привязанной к хвосту жестянкой? Это написал Клиффорд.
Он поднял на нее глаза. Жестоко передавать ему слова Клиффорда: гордость его была уязвлена.
— Да, наверное.
Конни еще не знала, в какое бешенство приводят его нанесенные ему оскорбления.
Оба замолчали надолго.
— Ты скучал обо мне? — первой заговорила Конни.
— Я был рад, что ты далеко от всего этого кошмара.
Опять молчание.
— А кто-нибудь поверил про нас с тобой?
