Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
Защитник шевельнулся и начал… синеть. Это мой цвет, что ли?.. Она глухо вскрикнула и сползла по стенке. В обморок. Я села рядом на корточки, а защитник требовательно высунул голову из-под ворота платья и ткнулся мордой в мои ладони. Я зажмурилась. Наверно, однажды я к этому сюру привыкну, но пока… мне нехорошо.
— Васют, идём, — от непривычных ощущений отвлек хмурый голос Сайела. — Ты нужна, — и протянул мне руку.
Защитник разочарованно фыркнул и вернулся на место. Тускло-синим, но подвижным. И мать Валика открыла глаза. Мутные, больные — но разумные.
— Вася? — удивилась тихо. — Ты же Василиса? Как выросла, и не узнать…
Да, тринадцать лет — как с куста…
— Маргарита Сергеевна, вам нужно уйти, — я встала.
— Я о ней позабочусь, — рядом тенью возникла Ауша.
А я покосилась на нетерпеливого Сайела и поняла, что… очкую.
— Куда ты её?..
— К твоим родителям. Квартира под защитой, но у меня есть ключи.
Как многого я не знаю… Я ободряюще улыбнулась Маргарите Сергеевне и поплелась на кухню. Сайел сопел в спину и подталкивал вперёд. А у меня всё очнулось, да. И инстинкт самосохранения на кухню не хотел. Категорически. И не пошёл бы, но с таким провожатым попробуй взбрыкнуть… И в глаз дать кое-кому уже не хочется, даже по поводу…
На кухне всё было по-прежнему. Окно нараспашку, дым коромыслом, холод зверский и Владлен Матвеевич, сидящий на табуретке. И дядя Боря… не в себе. Он сидел на подоконнике, в гнезде из собственных записей, и раскачивался из стороны в сторону, что-то бурча. И дед мой двоюродный… тоже не в себе был. Не собой, вернее. Горел тусклой багровой звездой и на стол опирался левым локтем. Парализованным. Якобы.
Владлен Матвеевич обернулся, и по кухне поплыли багровые волны силы. Дядя Боря выругался и снова забормотал что-то себе под нос, раскачиваясь так, что ещё чуть-чуть — и выпадет из окна. В полночь, кстати.
— Василёк, нужна твоя сила писца, — двоюродный дед улыбнулся, и меня зазнобило.
И накрыло странным ощущением. Я раздвоилась. И одна я стояла рядом с дедом и глупо смотрела ему в рот, а он говорил, объяснял, убеждал… А вторая я стояла на пороге кухне, рядом с саламандром, и ничего не понимала. Зато видела. Второго дядю Борю. Он метался рядом с подоконником и орал благим матом. Видимо, пытаясь достучаться до своего неразумного тела. Неразумного… Так вот в чем сила, брат… Интересно, а что мне внушают сделать? Второе «я», похлопав ресничками, деревянной походкой подошло к подоконнику, нащупало ручку и закопалось в чужие записи. А сосед подсказывал — эту взять и вот ту, вторую снизу, а еще нужна… Я прислушалась, но ничего не поняла. И этот, второй, орал, и Владлен Матвеевич что-то подсказывал, и…
— …фима, — донеслось глухим эхом.
И я оказалась стоящей у окна. Дядя Боря по-прежнему раскачивался, но мои руки уже комкали найденные листы.
— Василиса!.. — в голосе двоюродного деда явственно зазвучала угроза.
Я обернулась, с содроганием встретив его взгляд. Багровый. Чужой. Безумный.
— Чего вы хотите? — спросила сипло и нервно. — Зачем весь этот… цирк уродов?..
— Вернуть всё хочу, — он заметил, что на магию я уже не ведусь, и тяжело вздохнул. И попросил: — Перепиши, Василёк, прошу… Верни всё, как было, до его появления, — он смотрел на меня и не видел. — Просто убери его из наших жизней. Верни Симу… и Дусю. Ты же можешь, ты писец — и ты летописец, — его голос стал хриплым и каркающим, в глазах взметнулись искры: — Ты же можешь! Я его берег, Василёк, нарочно берег, хотя знал… Всё знал! Но ждал — когда в тебе дар проснется, когда опыт появится, когда ты с ним встрешься — в его логове встретишься, где все записи, все детали изменений… И где он — живой, чтоб показать и рассказать, как… Чтоб опыт тебе передать.
Я застыла с раскрытым ртом, не имея ни слов нужных, ни мыслей. А двоюродный дед продолжал возбужденно хрипеть, открывая карту за картой:
— Дар всегда менялся от будущего к прошлому: отец провидец, Дуся — живописец, и я знал, что ты будешь летописцем. Знал и берёг. Память его берёг. Память — дорога в прошлое… Он всё тебе расскажет. Чем извел Дусю, чем — Симу… А ты запиши. И перепиши. Черновики Дусиной истории — в твоих руках. Тебе только чуть-чуть подправить и… Ты летописец, ты можешь… — он вскочил на ноги и как рявкнет: — Переписывай! И меняй его, как он твоих близких менял! Делай из него, что хочешь, хоть убей в утробе матери, хоть дар писца отними! Чтобы не вредил! Ты и не на такое способна!
Я изумлённо внимала. Однако прав дядя Боря, трижды прав. Сумасшедший — и не то слово… Перепиши… А я? А моя жизнь?
— Вы что… серьёзно?
— Меняй! — снова рявкнул он, и сияние усилилось.
Кухня утонула в багряном свете позднего заката, дядя Боря съёжился, а меня снова чуть не вынесло из тела. Лишь за спиной шевельнулся… ветер. Да, я не беспомощный писец… без ключа. Муз, солнце ты моё запойное… Я приободрилась. Я не одна.
— Меняй!..
— Не буду! — псих, прости, господи… — Ни в чужие головы, ни в чужие могилы я не полезу!
Он был страшен. Чёрт, он был пугающе страшен. Багровое безумие в глазах, ручьи силы по скрюченным рукам и искаженному лицу — как потоки крови. И сущность высунулась из груди, хлопнула крыльями, зашипела злобно. И от страха у меня снова перемкнуло все инстинкты. Я смотрела на двоюродного деда с содроганием, но глаз не отводила. И вместо отвращения и испуга меня накрыло бешенством. Из-за их бредней… Валик был бы жив, его мать не стала бы такой… если бы уничтожили причину, а не ждали… меня.
— Переписывай!.. — он шипел змеей. — Не дово…
— Не заставите! — лучшая защита — это нападение, и ярость придала мне сил. — У вас нет надо мной власти! Вы не понимаете, чего хотите! Это же… всё изменит! Все жизни! Мы все связаны! Одно изменение в прошлом и… А со мной что будет, а? Если бабушка оживет, что будет со мной? Во что моя жизнь превратится? Или вам пофиг, что очнусь в психушке после такой смены реальности?
— Эгоистка! — выплюнул как оскорбление. — Молодая ещё, подстроишься! А Дуся…
— …умерла! — прости, бабушка, не к ночи ты будь помянута… — Кто я такая, чтобы менять законы мироздания? Кто вы такой, чтобы этого требовать? Не имеете права! И лезть в мою жизнь вы тоже права не имеете!
— Эго… — заладил.
— Да! — перебила злобно и психанула: — Да, эгоистка! И горжусь этим! Это моё достижение! Вы хоть знаете, как трудно в этом проклятом мире творческому человеку? Как трудно не потерять себя в потоках информации, среди бесконечных историй, образов, героев, сущностей? Как тяжело каждый день по кусочкам собирать себя, отрывать от историй и возвращаться в мир, которому плевать на то, что ты другой? В котором все от тебя чего-то хотят — то работы, то внуков, то замуж, а на твои желания — параллельно? Вы хоть представляете, как трудно сберечь свою личность — и не идти на поводу у общественного «надо», и не раствориться в бесконечных историях?..
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
