Кадиш шагнул вперед, назад, ступая на пятку, проверяя звук, успокаивая себя (хотя о чем беспокоиться?) мыслью: плиты расшатались, вот откуда и скрежет. Он посветил себе под ноги. Обошел весь мавзолей, и каждому его шагу отвечало эхо. Не иначе как ветер чудит. Только налетит – и вмиг улетит. И тут на него накатила тоска: до чего ж он одинок, но он одернул себя – сейчас не до сантиментов. Все это лишь иллюзия, как четырехликая статуя на куполе, – это мавзолей на него действует. Такие чувства одолевали Кадиша каждую ночь, когда он укладывался под скамью. Все эти святые места, все эти божественные чертоги – для чего они? Чтобы человек чувствовал себя ничтожеством, чтобы нам всегда казалось, будто мы во чреве кита. Вот какая конфигурация, и цель ее – заставить человека обратиться внутрь себя, бояться Бога, бояться смерти.
Но есть и кое-что куда существеннее: он не знал, где копать. Как бы не рухнул еще один его план. Что, если эту махину соорудили по одной причине, потому что никакого тела тут нет? Что, если этого человека постигла судьба Пато?
Кадиш вернулся к дверям, стал обшаривать стены, сантиметр за сантиметром: вдруг здесь, как в генеральском доме, есть вход для прислуги, и гроб спрятан за ним, а рядом превратившийся в мумию дворецкий – мало ли, какая помощь понадобится в загробном мире? И тут Кадиш увидел, что стены мавзолея покрыты фресками. А на них разворачивается переиначенная история Аргентины. Эта семья воздвигла для себя пирамиду, расписанную в националистическом духе. Тела, младенцы, груды людей, налезая друг на друга, тянутся к некоему тоталитарному идеалу. Тут были кормящие матери и умирающие старики, горели погребальные костры, и Кадиш всполошился: а что, если этого человека кремировали, а его прах рассеяли над его устричной отмелью? И этой ночью он опять ничего не найдет? Кадиш направил луч наверх и увидел, что серый потолок покрыт рябью: оказалось, это часть картины – он изображал затянутое дымкой небо. Кадиш повел фонарик по потолку, как раньше по полу, и серое постепенно сменялось пурпурным и даже оранжевым – красками рассвета. В эту гамму красок со стен наступали рога изобилия, перекормленные коровы и быки, из труб над сборочными конвейерами валил дым, улетали в небо ракеты, а под ними отдавали честь военные – все говорило о процветании и мощи. Кульминацией было гигантское солнце на задней стене, половина его заходила на потолок, половина оставалась на стене. У основания этого колоссального светила, посреди стены была алебастровая пластина, отделанная под розовый мрамор. Хрупкая и тонкая, в свете фонаря она казалась такой прозрачной, что мраморные прожилки впереди можно было отличить от тех, что позади. В центре пластины было выбито имя, она крепилась к стене четырьмя медными болтами, закругленными и гладкими. Как их вкрутили, но главное – как их открутить, Кадиш не представлял.
Прикидывая, что предпринять, Кадиш даже вспотел от стыда. Только сын шлюхи с кладбища Благоволения мог принести в такое место лопату. Откуда ему было знать, что богачи замуровывают себя в стены, что они не желают касаться грязи даже после смерти? Кадиш, не снимая перчаток, потянул плиту, но ему не за что было уцепиться. Сюда бы отвертку или гаечный ключ. Кадиш попытался выковырять болты зубилом. Они не поддавались. А хоть и поддадутся – гроб не пройдет. И что, если мавзолей воздвигли вокруг гроба и гроб заложили кирпичом?
Кадиш насадил головку кирки на рукоять лопаты, конструкция вышла так себе – странно, что не додумался раньше. Сунув фонарь в рот, он попытался протиснуть лезвие кирки между пластиной и стеной. Хотел, нажимая на рукоять, отжать пластину и аккуратно ее снять. Наконец ему удалось подцепить пластину киркой. Кадиш присел и начал равномерно отжимать ее.
Грохот от упавшей на пол пластины – она наконец поддалась, разлетевшись на куски, – гулко разнесся по гробнице. Казалось, Кадиш сокрушил всю гробницу, и она рухнула к его ногам. Но еще до того, как он отложил кирку, до того, как заглянул в проем – посмотреть, что там внутри, его охватил ужас. Он вспомнил, в чем его обвинял раввин. Раньше раввин обвинял его напрасно, но теперь так оно и случилось: он впервые осквернил могилу.
Проем представлял собой нишу, в ней был деревянный ящик. Что-то он слишком маленький, подумал Кадиш. В такой и останки ребенка не войдут. Он аккуратно вытащил ящик, поставил на пол. Покачал крышку двумя руками и без особого труда снял.
Он нашел, что искал. Перед ним лежал труп, расчлененный. Сверху череп, под ним руки – труп разъяли, а его части разместили, судя по всему, любовно и заботливо. Кадиш вынул череп, взвесил его на руке. Положил на дно брезентовой сумки, потом поднял ящик и, придерживая, как ему и мечталось, края сумки, высыпал в нее кости.
Еще не забрезжил рассвет, а вдоль ограды кладбища Реколета уже шел, расправив плечи и высоко подняв голову, мужчина, за спиной у него висел мешок. Он опирался на посох, постукивал им о тротуар. Если бы кто-то наблюдал за этим человеком с наступления ночи и видел, как он, с трудом передвигая ноги, ковыляет вдоль кладбищенской ограды, наблюдатель нипочем не признал бы в том жалком субъекте нашего друга Кадиша Познаня, который шел пружинистой походкой с мешком за спиной, исполненный гордости – после жизни, полной провалов и неудач, он впервые провернул дельце, которое его вмиг обогатит.
Глава сорок седьмая
Жена генерала была, что вполне понятно, в недоумении. Каждый вечер она переносила список дел на завтра из ежедневника на листок бумаги. Он легко умещался в самой маленькой из ее сумочек. Было позднее утро, скоро позвонит цветочница. Но это в одиннадцать. В доме была только прислуга, и, доев грейпфрут, генеральша поставила мисочку на листок, чтобы та не запачкала столешницу.
Не выпуская телефонной трубки, она кончиками пальцев подтолкнула мисочку, пока не открылась запись «цветочница». Так оно и есть: больше никто ей звонить не должен. Досадливо выпрямилась и придвинула к себе телефон.
– Вы похитили моего отца? – спросила она.
– Чтобы получить выкуп, – в третий раз объяснил ей Кадиш.
– Вы ничего не перепутали, вы уверены, что не ошиблись?
– Это не розыгрыш, – сказал Кадиш. Он звонил из телефона-автомата неподалеку от синагоги Благоволения. Он понизил голос, говорил грозно, но пронять генеральшу явно не удавалось.
– Я-то подумала, что вы меня разыгрываете, – сказала генеральша. – А вы знаете, что мой отец умер? Умер и похоронен много – уже и не помню сколько – лет назад.
– Кости, – объяснил Кадиш. – Я похитил его кости.
– Вы украли труп моего отца?
– Скелет, – уточнил Кадиш. – У меня его кости.
– Вы забрали их из могилы? – Голос генеральши впервые дрогнул: она явно встревожилась.
– Чтобы получить выкуп, – еще раз объяснил Кадиш. Сейчас важно ей все растолковать, а условия можно обсудить и при встрече. – Если хотите получить их назад…
– Извините, – перебила его генеральша. – Это какой-то кошмар. И по правде говоря, у меня это просто в голове не укладывается.
– Можете мне верить, – сказал Кадиш.
