– Я слышу тебя, – прошептал я. – Я тебя слышу.
И тут свет в доме на мгновение вспыхнул.
Скелет замер, склонил голову и вдруг осыпался прахом, закружившимся воронкой.
Сэм и Дейл наблюдали за этим с верхней площадки.
Когда вспыхнул свет, они ринулись к нам.
– Вы выключили пробки? – спросил Миллер.
– Да, да.
Миллер вдохнул:
– Да здесь аж два духа работают…
Как только Миллер это сказал, дверь моего кабинета – находившегося в поле нашего зрения – слетела с петель с такой силой, что просвистела через всю комнату и пробила стену. (Я этого не видел, потому что вытаращился на распыленный по генератору прах. Потом, уже в самолете, все это живописал мне писатель.) Потолок над нами внезапно хрустнул и разошелся зубчатой трещиной, осыпав нас штукатуркой. (Я не помню этого, но писатель утверждает, что я это видел. У тебя челюсть отвисла, сказал писатель.) Краска на стенах пошла волнами и, загибаясь, стала облезать.
Мы не знали, куда глядеть.
Я смотрел все это, как сон. Под краской обнаружились обои в зеленую полоску, которыми была оклеена гостиная в доме в Шерман-Оукс.
Я опять прошептал: «Я слышу тебя», и дом снова погрузился во тьму.
Снаружи я в оцепенении стоял на лужайке.
Снаружи Дейл и Сэм возбужденно мерили шагами тротуар, пересказывая остальным сотрудникам Миллера случившееся по своим мобильным.
Снаружи Миллер пытался разъяснить мне ситуацию.
Дело было в призраке, который хотел что-то мне сообщить.
Дело было в демоне, который не хотел, чтоб эта информация до меня дошла.
Получалось, что в одном доме две силы противостоят друг другу.
Выходило все довольно просто. Тем не менее, что для Миллера было «просто», в моей жизни никак не укладывалось.
Но я уже не верил в свою жизнь, поэтому вынужден был принять это как норму.
Снаружи на лужайке Миллер курил сигарету за сигаретой.
Миллер пытался тебе что-то объяснить, но ты его не слушал.
Ты просто сказал: «Избавьте меня от этого».
Ты стоял как вкопанный.
Ты ни в чем не был уверен.
Ты не готов был признать, что от слов, которые ты прошептал, эта штука рассыпалась в прах.
Ты думал, что приедешь сюда попозже, к вечеру.
Ты подумывал сжечь этот дом на фиг.
– Придется сделать полную фумигацию, – сказал Миллер.
А сделать это нужно потому, что духи могут вселиться в любое живое существо – включая животных и насекомых, – дабы продлить свое существование.
После дезинфекции понадобится двадцать четыре часа, чтобы установить оборудование для очистки дома. Весь процесс займет менее двух суток.
А что произойдет после фумигации? Я что-то пропустил? Мы что, еще все живы? На каком я свете? Что у меня в голове?
– А после фумигации, – говорил Миллер, прикуривая очередную сигарету, – будет экзорцизм.
У меня начал складываться план.
– Мистер Эллис, меня вот что интересует.
Я не знал, что мой план совпадает с планом Миллера.
– Тело вашего отца кремировали?
Я уже собрался в путь и кивнул в ответ.
– И где ж его прах?
Я полечу в другой конец страны.
– Вы исполнили его последнюю волю насчет праха?
Я молча качал головой, потому что понимал, к чему Миллер подводит.
– Что вы должны были с ним сделать?
Я буду перестраивать себя.
– Мистер Эллис! Вы меня слышите?
Пятница, 7 ноября, Суббота, 8 ноября
28. Лос-Анджелес
Охранник на воротах сверил мое имя со списком, и я покатил по извилистой дороге на вершину Бель-Эр к стеклянному дому размером с гостиницу. Я отдал прокатную машину привратнику и только ступил на порог вечеринки, как старинная подружка в накладных ресницах, вышедшая за миллиардера, окликнула меня: «Эй, мистер шик-блеск!», и мы поговорили о старых деньках, о деятелях кино, о том, что она делает в жизни (понял я только, что она «зажигает»), и поскольку другие гости избегали моего общества, надо думать, из-за помятого лица, я пошел гулять по комнатам, пока не достиг библиотеки, полной сценариев в кожаных переплетах; повсюду под ноги лезли щенки золотистого ретривера, в ванной лежал номер «Нэшнл инкуайерер» за следующую неделю, и на стене комнаты старшего сына висел в рамочке постер с двумя словами, напечатанными огромными красными буквами («БУДЬ ГОТОВ»), а потом я увидел актрису, вместе с Киану Ривзом и Джейн игравшую в том фильме 1992 года, и мы с ней побеседовали, нелепо, но безобидно, ведь виделись мы впервые («Джейн тогда на пару дней отпросилась со съемок и поехала к тебе. У тебя ведь кто-то из родственников умер, да?» – «Да, папа»), затем появился отец Сары, член совета директоров звукозаписывающей компании, и был заметно шокирован, увидев меня (я-то уже ничему не удивлялся, поскольку уже ни на что не реагировал), но потом спросил про Сару и, поминутно отвлекаясь, выслушал, как у нее все замечательно, и хотя директору звукозаписывающей компании очень хотелось повидать дочь, вечно находились какие-нибудь «проволочки», не дающие ему приехать к Саре, но, добавил он не без надежды, сам он Саре «всегда рад». За огромным обеденным столом собрались женушки из Палисейдс, несколько ключевых членов Бархатной мафии, престарелые хипстеры из Сильвер-Лейка, пары с Малибу и симпатяга шеф-повар, у которого было свое реалити-шоу. Разговоры начались с подачей первых блюд: второй дом в Теллуриде, новая кинокомпания, частые посещения пластических хирургов, сеанс тантрического секса, да такой, что соседи вызвали полицию, – все эти ни к чему не ведущие потуги. В речи гостей часто мелькали словечки, значения которых я перестал понимать (счастье, вдуть, пирожок, припорошиться), я был настолько вне данной реальности, что на меня это никакого эффекта не произвело: количество взрывов на сцену, фильм, действие которого происходит в подводной лодке, сценарий, которому нужно поддать сопричастности, садо-мазо-игрища с несовершеннолетней шлюшкой, перепихон с королевой рекламных роликов, еще не оправившейся после операции по вживлению имплантантов, вопящие поклонницы, перекачанный пресс, секс на воздушном матрасе, викодиновый приход. Когда речь зашла о кинофильме, готовящемся выйти на экраны, разговор принял более трезвый характер: если валовой доход от картины будет меньше миллиарда, убытки понесут все три финансирующие его компании. После этих слов над столом безмятежно зависло ощущение тщетности и мелкотравчатости всего, чем бы ни занимались присутствующие.
И скоро начинаешь замечать, что пластическая хирургия лишила многих женщин и мужчин живого выражения лица, что некая актриса поминутно подносит ко рту платок, дабы предотвратить слюнотечение, которым она страдает с тех пор, как в губы впрыснули слишком много жира. Коридор, ведущий в нижние комнаты, был перегорожен огромным кактусом, на зеленой коже которого черными буквами нацарапали «Верь скептику». И когда гости снова принялись рассказывать истории, я стал гадать, можно ли проскочить за этот кактус. Но потом я понял, что думаю об этом только потому, что не знаю, кто станет слушать мою историю. Кто поверит в чудовищ, с которыми я столкнулся, во все, что я видел? Кто станет слушать мои басни, когда для меня это вопрос жизни и смерти?
