Я зажмурился, но писатель сказал, что с последним ударом стену гостиной, над кушеткой, расколола огромная трещина. (После писатель рассказывал мне, что я стоял по стойке «смирно» и кричал.) И – тишина.
Мониторы ЭМПов перестали пищать.
– Уау-у! – Это был кто-то из парней наверху.
Другой подхватил радостный крик.
Им весело – не впервой.
Мы с Миллером тяжело дышали.
Мне было плевать, кажусь я напуганным или нет.
– Ощущаю присутствие мужчины, – пробормотал Миллер, сканируя комнату.
– Лампочки замигали, Боб, – сообщил Сэм из коридора на втором этаже.
Мы посмотрели наверх и увидели отражение мигающих бра в большом окне возле верхней лестничной площадки.
Вдруг, как будто кто-то понял, что мы заметили, мигание резко прекратилось.
Миллер стоял напротив свежей пробоины в стене и не сводил с нее смиренных глаз.
– Сердитый мужчина… совсем потерялся и обозлился…
Я так боялся, что уже не чувствовал собственного тела. От меня остался только голос, который спрашивал:
– Что это значит? Что происходит? Что ему нужно? Почему он остановился?
Миллер сканировал потолок своим ЭМПом.
– Почему он остановился? – вопрошал я.
– Потому, – спокойно ответил Миллер, – что он знает: мы здесь.
Все это было частью хорошо разыгранного представления. Миллер хотел продемонстрировать непоколебимую уверенность в собственных силах, дать понять, что ситуация находится под контролем, но сквозь поглотивший меня страх проглядывал лучик здравомыслия, убеждавший меня, что, какая бы нечисть ни населяла этот дом, в итоге она всех нас уложит на лопатки. (В голове промелькнуло: ты сам живешь в этом доме, Брет.) – Потому что он знает, что мы здесь, – снова пробурчал Миллер. Он повернулся ко мне. – Потому что он любопытный.
Мы стали ждать и прождали, казалось, вечность.
В доме стало как будто темнее.
Наконец Миллер очнулся:
– Есть что-нибудь, Дейл?
– Все тихо пока, – отозвался сверху Дейл.
– Сэм?
Ответ Сэма прервало пиканье ЭМПов.
Тут же зажужжали и камеры.
И сразу послышался звук, от которого душа ушла в пятки еще глубже, чем от пиканья ЭМПов или от стука.
Послышалось пение.
По всему дому заиграла музыка.
Песня из прошлого, звучавшая с кассетника во время долгой поездки вдоль калифорнийского побережья в местечко под названием Пахаро-Дьюнс. …воспоминанья освещают памяти углы…
– А стереосистему мы отключили? – спрашивал я, крутясь на месте в полутьме.
…туманом и водой размытые воспоминанья…
– Да, конечно, мистер Эллис, – ответил Миллер, прислушиваясь к своему ЭМПу, словно тот направлял его, вел к цели.
…о том, какими были мы…
В одно мгновение в гостиной стало жарко. Теперь это была оранжерея, и запах Тихого океана медленно пробивался сквозь сырой и горячий воздух.
…разрозненные фотки и улыбки, что давно забыты…
Вдруг сверху послышалось:
– Здесь что-то есть. – Это был Сэм. – Только что материализовалось. – Пауза. – Боб, ты меня слышишь?
…улыбки, что дарили мы…
– Что там такое? – отозвался Миллер.
Голос Сэма прозвучал уже менее воодушевленно:
– Здесь… вроде бы человеческая фигура… скелет… он только что вышел из девчачьей комнаты…
На самом деле, сообщил мне писатель, Сэм ошибся. Тот вышел из комнаты Робби, ведь именно Робби, оказывается, и есть фокус потустороннего внимания.
А не ты, Брет.
А ты еще не понял?
Не все вертится вокруг тебя, пусть даже ты хотел бы так думать.
– Я его тоже вижу, – послышался голос Дейла.
– Где он сейчас находится? – спросил Миллер.
…таким, какими были мы…
– Он направляется к лестнице… собирается спуститься…
Внезапно их возбужденные крики сменились звуками, похожими на придушенные вопли ужаса.
– Святые небеса, – крикнул один из них, – что это за херня?
– Боб! – Это, похоже, был Сэм. – Боб, он спускается по лестнице.
Песня оборвалась на полуслове.
Мы с Миллером стояли перед лестницей, что вела сверху к фойе и прилегающей гостиной.
Послышались щелчки. (Я не стану доказывать истинность описываемых мною событий. Не хочу даже пытаться заставить вас в это поверить. Вы можете либо поверить мне, либо отвернуться. То же касается и некоторых событий, о которых речь дальше.) Я стал свидетелем этой сцены по одной только причине – все произошло очень быстро, и не отвернулся я в ту же секунду только потому, что он казался ненастоящим, как киношный реквизит – наряд, чтоб детишек пугать.
Гостиную легко можно было представить себе экраном, а дом – кинотеатром.
Он спускался, пошатываясь, по лестнице, замирая на каждой ступеньке.
Высокая человекообразная фигура, и хотя это был скелет, глаза у него имелись.
На черепе быстро высветилось лицо моего отца.
И сразу сменилось другим лицом.
Клейтона.
Я окаменел.
Мое тяжелое дыхание заглушали ЭМПы и камеры.
Скелет уже достиг последней ступеньки.
Он стоял и щелкал зубами.
В черепе светились глазные яблоки.
Вдруг он направился к нам.
Мы с Миллером тут же отпрянули, и скелет тогда остановился.
Он стал поднимать руки, конечности его растягивались.
Руки удлинились настолько, что костяшки пальцев уже царапали потолок.
Я завыл.
Чего мы ждем? Я не понимал, чего мы от него ждем.
Снова промелькнуло лицо отца, а потом Клейтона.
Лица мелькали, сменяя друг друга на поверхности черепа, и схожесть двух мужчин уже не вызывала сомнения.
Лицо отца сменяло лицо сына.
Он все щелкал зубами, как будто жевал что-то невидимое.
Двигаясь к нам, он царапал пальцами потолок.
Когда он стал опускать руки, и я, и Миллер кое-что заметили.
Он держал скальпель.
Когда он ринулся на нас, я напряг все мышцы, в глаза как будто спички вставили.
