Тёмным степным ветром неслись крымцы вдоль Оки, прощупывая слабину русской обороны. Неслись, пока не встретились с небольшим, сабель в тысячу всего, отрядом московитов, облачённых в тёмные рясы. Ударил один залп, второй, третий. Опричники стреляли в очередь, давая товарищам время перезарядить ручницы.
Ещё три залпа. Крымцы не выдержали, стали разворачивать коней, когда произошло непонятное. С другого берега забухали выстрелы, рявкнула пушка, подняв столб сизого дыма.
Опричники выпустили во врагов ещё один заряд, всё сразу, не заботясь о дальнейшем бое, и галопом помчались к берегу. Ошеломлённые татары не осмелились преследовать принёсшего смерть противника, только проводили его округлившимися от изумления глазами. Последние из опричников ещё только направляли коней в воду, а авангард уже переправился, скрывшись за густо растущими по берегу липами.
Берег остался беззащитным.
— Это должно было случиться! — воскликнул крымский хан, услышав такие вести. — Русские перессорились между собой! Вот она, наша переправа!
Через Сенькин брод, взбаламутив воду и разогнав на много дней по течению всю рыбу, переправилось войско Девлет-Гирея, уцепившее за хвост шакала удачи. До Москвы вёрст с полёта, завтра стены Кремля видны будут!
Плохо, что дорога узкая, коннице развернуться негде; шли змеёй с отрезанной головой — боевым охранением.
Недолго шли.
Первые из татар в охранении даже не успели увидеть противника. Картечный залп из длинноствольных пушек-«змей» вмял их трупы в следующие ряды крымского войска. С флангов захлопали выстрелы ручниц, добавляя неразберихи и смертей.
— Засада!
Девлет-Гирей, казалось, обрадовался. Началась настоящая война, а не избиение трусов, что не приносит славы настоящему воину.
— Обойти и уничтожить!
Но отряды, посланные в лес, в обход, так и не вернулись, вырезанные молчаливыми всадниками в тёмных рясах.
— Тогда — вперёд! Их не может быть много!
Уже лопнула от перенапряжения одна из пушек; раскалённая медь не выдержала очередного выстрела. Опустели пороховницы, притороченные к поясам русских воинов.
— Как договаривались — отошли! — от опричника к опричнику пошёл гулять приказ Умного-Колычева, сумевшего заманить татар в засаду.
Не перемудрить бы теперь только, не открыть крымскому хану-собаке дорогу на стольный град.
Лес воронкой расходился, давая возможность развернуть войска в длинную линию.
Длинную, но редкую. Опричники понесли первые потери; возможно, многократно меньшие, чем крымцы, но... На счету был каждый; и тот, кто остался лицом вниз в залитой кровью придорожной пыли; и тот, кто сполз по прохладному древесному стволу, получив татарскую стрелу в грудь.
Стрельцы князя Ивана Петровича Шуйского, приданные в помощь Умному, лихорадочно зарывались в землю, понимали — опричники должны только раззадорить крымское войско, повести противника на их пищали. Разворачивали пушки: так, без прикрытия, просто на утоптанные холмы из выкопанной земли.
— На полёт стрелы не подпускайте ворога, братцы, — твердил Шуйский, объезжая стрельцов. — Помните, что мы стреляем дальше, но заряжаем дольше!
Началось!
Напуганные засадой, татары двигались осторожно, но выход на открытое пространство, перегороженное стеной из опричников, всё равно стал неожиданностью. Коней придержать не успели.
Грянул залп. Свинцовые шарики, вылетевшие из стволов ручниц опричников, несли, раскаляясь в воздухе, ужас и смерть. Завыли раненые, соскальзывая с сёдел на прибитую копытами траву. Падали убитые, пугая лошадей.
Надо стрелять. Стрелять, пока удаётся удерживать татар далеко, пока не истыкали стрелами. А сердце колотится сильнее и сильнее, и хочется отбросить тяжёлую пищаль, вынуть саблю и погнать коня на вьющихся у кромки леса врагов. Пусть всё кончится, Господи, пусть всё скорее кончится!
— Хватит, поиграли со смертушкой! Гойда!
Кто не услышал слов Умного, тот обернулся на вой боевых труб. Вот он, воевода, у хоругвей, отмашку рукой даёт. Назад, за траншеи со стрельцами!
Гойда!
Нехорошо скалясь, опричники повернули коней. Снова — не все.
На границе с лесом остались тела тех, кого настигла-таки татарская стрела.
Аваддон сказал мне при первой встрече, что войны без убитых не бывает...
Пока опричники в тылу меняли коней, разбирали новые, полные пороховницы, отрывисто шутили, не ожидая в ответ смех, на поле кипело сражение. Стрельцы сделали, что могли, но врагов было слишком много, и бой уже сместился к пушкам. Иван Шуйский сам наводил «змея», бил каменной картечью по месиву тел на соседней позиции; своих там уцелеть не могло.
Сменить сабли на луки татары не успели. Страшный удар подоспевшей опричной конницы не отбросил, а выкосил увлёкшихся сечей крымцев. Последних добивали в спину, на границе леса.
— Герои — все! — крикнул изо всех сил Умной-Колычев.
— Ура! Ура!
Не так громок ответ, как хотелось бы. Не потому, что кричать лень или сил нет.
Посмотри, сколько тел в красных стрелецких кафтанах лежит у траншей. Как много коней бегает без всадников, а их хозяева тёмными пятнами раскинулись по полю.
— Как выйдут снова крымцы из леса, отступать не буду, в сабли их возьму, — сказал Умной князю Шуйскому. — Сколько смогу, протяну время. А там уж команду на себя бери, князь. Помни — Москва за тобой!
— Ступай, князь! Бог даст, свидимся ещё, не на этом свете, так на том...
Вот и всё. Последние выстрелы. Сабельный бой. Крымцев много, слишком много больше, как тогда говорили. Полягут опричники, некому будет путать обывателя залихватским «гойда!».
Опоздал воевода Воротынский! Перемудрил всё-таки.
Отгрохотали ручницы в начале нового боя, проредили врагов, сколько были в силах. Закружились всадники в поединках, сулящих гибель... В осыпающихся траншеях стрельцы молились за упокой душ опричников, дорого продававших свои жизни и никак не желавших открыть врагам дорогу к стольному граду.
Умной не сразу понял, что поменялось на поле боя. Отголоски грома там, за лесом. Гортанные команды татарских командиров.
Крымцы повернули коней.
Случилось вот что. Опричный воевода, молодой князь Дмитрий Хворостинин выждал, пока татарское войско отойдёт от Сенькина брода, втянется змеёй в узкий лесной проход. И стальными клещами тяжеловооружённой конницы откусил змее хвост.
Чудом уцелевшие сыновья крымского хана на взмыленных конях примчались к отцу, пожаловались на обидчика.
— Много ли там московитов?
— Нет, но они опытны и коварны!
Что делать, хан? Думать. Судя по отчаянному сопротивлению, впереди, у выхода из леса, были основные силы московитов. Гнать конницу на окопавшихся стрельцов — значит, лишиться многих. А вот если смять обнаглевшую русскую конницу и обойти неповоротливое пешее войско русских кружными путями, ударив в спину...
