И вдруг Келли взвизгивает:
— Фу!!!
Мы смотрим, куда указывает ее палец. На балконе дома напротив стоит мужчина. Голый. И мастурбирует. Он видит, как мы кривимся, счастливо улыбается и кончает.
Джордан сует деньги в окошко.
— Это ж надо, билет в кино уже стоит семь долларов! — ворчит она.
— Разбой средь бела дня.
После этого съемки закончились. Я соскребла с лица грим, завязала волосы в хвост и убежала из номера.
Джордан берет сдачу и кладет ее в кошелек ядовитого оранжевого цвета, в тон ее гардеробу. «Такой труднее украсть», — всегда говорит она. «Потому что никто не позарится», — отвечаю я.
В лифте Уэйд спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить.
— Я несовершеннолетняя, — бросаю я, отворачиваюсь и ухожу вниз по Двадцать третьей, перекинув через плечо рюкзак. Обычная студентка, собравшаяся в кино.
Пока мы ждем газировку и попкорн, Джордан, с которой мы живем этим летом, рассказывает мне о работе. Хотя от карьеры в политике она не отказывается, в этот раз Джордан выбрала практику на торговом этаже. «Идеальная работа для настоящих леди вроде меня», — говорит она. Конечно, то, что Бен на лето остался здесь и проходит практику в Международном комитете спасения, тоже плюс.
— …нет, ты представляешь?
— Нет, — неуверенно отвечаю я.
Я прибежала к кинотеатру на несколько минут раньше и решила воспользоваться таксофоном на углу. «Отлично, — заявила Джастина, когда я рассказала ей обо всем, что случилось. — Значит, у тебя наконец получилось что-то сексуальное».
Мы входим в кинотеатр. Обычно мы долго спорим о том, куда садиться — Джордан нравится впереди, мне посередине, — но сегодня я говорю: «Где угодно» — и плюхаюсь на первое же предложенное место.
— От Пикси ничего? — спрашивает Джордан.
Пикси до августа учится в Венском университете на курсах искусства и немецкого языка.
— Нет… А тебе?
— Нет. Знаешь, для такой болтушки она ужасно редко пишет.
— Ага…
Джордан пододвигает ко мне попкорн.
— Что с тобой такое?
Я отстраняю кулек с попкорном.
— Ничего. Тяжелый день.
— Что делала?
— А, снималась в занюханном гостиничном номере в одном жемчужном ожерелье без одежды, в то время как на балконе напротив кто-то мастурбировал… А ты?
Во время моей тирады Джордан сначала широко раскрывает глаза, потом сощуривает, прикрывает рукой рот и старается не засмеяться. Она ищет, как бы подвести всему этому итог.
— Знаю, знаю: ты очень не любишь такие гадости.
Но дело не в этом.
— Нет, погоди… Ты что, серьезно была голая?
— Да, но ничего не было видно.
— Правда? — с сомнением протянула Джордан. — Тогда какой смысл сниматься?
— Ну, в одном кадре было видно, но только выше пояса.
— Значит, ты была топлесс?
— Ну да.
— И какой-то мужик напротив мастурбировал.
— Да, но это не вошло в кадр!
Мое сердце начинает биться сильнее, когда я вижу картину в собственном описании. Второсортная гостиница. Жемчужное ожерелье. Мастурбатор.
— Это просто случайность, — отмахиваюсь я с притворным равнодушием. — Сама знаешь, Нью-Йорк.
Джордан кивает. Часть истории с мастурбатором ее не беспокоит.
— Ты же говорила, что никогда не будешь позировать топлесс.
— Разве?
Вообще-то, да.
— Да.
— Ну, сейчас было по-другому. Это было… — я ищу подходящее слово, — художественно.
— Что именно?.. — начинает Джордан, но я не хочу продолжения.
— Все, — отрезаю я.
Приходят фотографии с двух проб. Из серии в бумажном бикини мы не берем ничего — я умоляю! — но Джастине понравилась несколько снимков, где я в костюме шоу-герл. Крупный план головы, черно-белая фотография, где я спокойно смотрю в объектив, а корона из перьев развевается ветерком. В пару к ней подбирается фотография в полный рост, где я иду прочь от камеры, блестки горят на солнце, а тонкая паутинка сетчатых чулок идет параллельно среднему ряду шоссе. Мимо несутся машины.
Я смотрю через плечо, сощурившись и стиснув зубы.
— Ты выглядишь такой злой… — одобрительно бормочет Джастина и смотрит на список моих встреч. — Злой и жесткой.
— Испуганной, — отвечаю я, вспоминая, как через несколько секунд какой-то водитель фургона бросил мне под ноги бутылку с мочой. Причем я уверена, не нарочно.
— Неважно. — Джастина берет карандаш и ставит на этих снимках жирные синие звезды. — Они сексуальные, они мощные. Они сработают.
Результаты действительно есть. От новых ли снимков, нет ли, но моя карьера идет в гору. Выходят страницы «Аллюр» и добавляются в мое портфолио. В «Л'Ореаль» решили заказать меня для печатной рекламы серии «Студио лайн». «Мадемуазель» подтверждает заказ. «Сакс» сменили гнев на милость. Звонят из журнала «Гламур». Да, всего три недели в Нью-Йорке, и я добилась этого, я вышла на более высокий уровень, в другой масштаб. Я известная модель, которая зарабатывает в год шестизначную сумму. Ощущение великолепное.
И все-таки… Я не девушка Байрона. Я все еще не звезда. И каждый раз, когда я захожу в агентство, до меня доносятся разговоры о тех, кто стали звездами. Фонья. Или семнадцатилетняя дочь вождя тайского племени. Или пятнадцатилетка из Минска с объемами 34-22-34.
— Господи, как ты всех их находишь! — шепчу я однажды, когда мы с Байроном сталкиваемся у стены трофеев, где стало еще больше обложек «Вог» и новых для меня лиц.
Байрон пожимает плечами.
— Легко. Неоткрытой красоты не существует. Уже давно.
Луи тоже так говорил. Я потупилась и задумалась об улицах города шестью этажами ниже. Там ходят не только всякие свистуны и извращенцы, но и скауты, агенты по поиску юных талантов. Некоторые работают на конкретные агентства, но большинство — фрилансеры, которые находят девушку, а потом бродят от агентства к агентству, пытаясь заключить сделку повыгоднее. Охотники за премиями, которые беспощадно прочесывают свою территорию. Наткнуться на одного из них нетрудно.
— Вудс… «Шик», — бормочет один такой с Таймс-сквер каждый раз, как я прохожу. Он стоит у станции метро и прочесывает глазами толпы туристов в поисках одной-единственной девушки, обнаружение которой покроет его квартплату за месяц.
Так что неоткрытой красоты нет — может, это и правда. Но как насчет открытой? Как насчет меня? Я снова смотрю на стену трофеев.
— Хочу еще одну обложку, — шепчу я.
