– Как вы не понимаете: вступить в партию в научно-исследовательском институте – это всё равно, что вступить в партию дважды.
Тут-то до Мити и дошло: объяснить ей, доказать что-либо невозможно. У Натальи Петровны мозги скроены совсем на особый манер.
В понедельник она не пришла. И во вторник не пришла. Всё. От него отступились, осада снята. Митя почувствовал то глубокое удовлетворение, которое, судя по газетным сообщениям, регулярно испытывает народ его страны. Это было не то удовлетворение, какое приходит, когда после преодоления многих трудностей добьёшься какой-нибудь желанной чепухи – билета на ажиотажный фильм или подписи труднодоступного чиновника. Нет, это было удовлетворение от победы в решающей ситуации, где исключаются отступления и проигрыши. И самое замечательное – он выстоял без скандала, не сорвался. А мог. Все крадут его рабочее время, и он привык защищать его рыкающим зверем. А сейчас сдержался. За это он сам себя похвалил.
Вокруг Мити стало совершенно пусто. Он только что… нет, не победил, а лишь выстоял против огромного дракона, и теперь случись что – никто не поможет. Он один. Каяться он ни за что не станет, а других ходов в этой игре нет. Только, что может случиться? Кто с ним станет воевать? И как назло, куда не приди, везде включено радио, и опять оттуда на разные голоса: «В эти дни в каждом трудовом коллективе…», «В ответ на призыв партии…», «В результате большой работы партийных организаций…», «Политбюро во главе с Генеральным Секретарём…» В переводе на язык Митиного состояния это означало: «Ты сам сделал выбор», «Теперь помощи не жди», «Ты не наш», «Пожалеешь, ой, как пожалеешь!»
«Навредят, наверно, крепко. И всё-таки это победа. Но, похоже, диссертацию можно выбросить на помойку. Победы даются нелегко, не бесплатно. Но как же хочется верить, что всё обойдётся, что никакой связи между уговорами Натальи Петровны и учёной степенью нет».
Дома он мучил Лену: обойдётся – не обойдётся и никак не мог ей объяснить, какую он одержал победу. Объяснить так, чтобы она почувствовала то же, что и он сам. Над кем победа? Н-н-не знаю… Над системой, наверно. Как «ну и что»? И он опять начинал растолковывать. А у Ленки голова была занята решением многоходовой комбинации, в результате которой удастся добыть домик для дачного участка. Заниматься бы этим мужчине, но её мужчине некогда: он воюет с системой, гадает, каким образом получит по морде и от этого у него сладко замирает сердце.
Митя, чтобы не терзаться и не мучиться между «да» и «нет», отдал, всё что написал, своему научному руководителю. А события той недели, когда Наталья Петровна каждый день приходила к нему, как на свидание, долго не шли из головы. Митя перебирал в уме, произнесённые тогда слова, доводы, контрдоводы, и каждый раз убеждался – он сделал всё, что мог. Дома Лена на его нудное пережёвывание одного и того же отвечала подчёркнуто отрешённо:
– Это твоё дело. Поступай, как считаешь нужным.
Вопрос о том, как сложится дальше, представлялся Мите огромным и необычайно важным. Обсуждать его хотелось до бесконечности. Когда говоришь, становится легче как будто льёшь холодную воду на обожжённое место. Остаёшься наедине со своими мыслями – ожог начинает снова нестерпимо болеть. На работе его шаг практически все восприняли, как Поступок с большой буквы, ему сочувствовали.
В начале лета Митя взял отпуск и уехал на Ленкину дачу строить сарайчик под названием «хозблок». Там он поставил палатку и принялся из горы досок и бруса создавать нечто осмысленное. На соседнем, ещё неогороженном участке рачительные землевладельцы вскопали грядки и засеяли их овощной зеленью. Жить им было негде, поэтому посеянное росло само по себе. За исключением этих культурных всходов и Митиного брезентового домика, вся площадь дачного кооператива представляла собой заброшенный пустырь, окружённый лесом. Митя смело мог считать себя первопоселенцем, осваивающим дикую землю. Он упивался природой и отдыхал от людей. Всё это вместе со спорой работой хорошо подходило к его настроению. Но от мыслей никуда не уйти. Вечером они проникали в палатку, и опять начиналось… Аукнется или обойдётся, зря он писал диссертацию или…
Прошло полгода. И ещё три месяца. По отношению к себе Митя не испытывал никаких ущемлений, и волнение, связанное с его донкихотским подвигом, отступило. Он продолжал потихоньку осваивать геологическую целину. Без этого занятия ему было скучно. Из уже сделанного выглядывали новые вопросы, небольшие отклонения от установленных закономерностей провоцировали дальнейшие исследования. Скоро новых наработок накопилось так много, что Митя решил дополнить ими свою диссертацию. Созвонившись с Виктором Титычем, он отправился к нему в кабинет. Просьба забрать работу смутила и даже, как показалось Мите, немного насторожила Похолкова. Внимательно глядя на Митю, он спросил:
– А зачем она вам?
– У меня появились ещё кой-какие результаты. Они, по-моему, хорошо вписываются в уже сделанное. Хочу добавить. Хуже в любом случае не будет, – ответил Митя, втайне ожидая, что вот сейчас-то и начнётся обсуждение его труда.
– Вы уж определитесь и давайте мне свой текст в законченном виде, – разочаровал его Виктор Титыч и вынул из нижнего ящика стола знакомую красную папку.
У себя в комнате Митя кинулся искать пометки на полях рукописи, чтобы понять, чего стоит то, что он написал. Перелистав все страницы, он убедился, что никаких пометок нет и только на титульном листе, где красовалось название, после слова «месторождений» была жирно поставлена пропущенная запятая.
– По крайней мере, теперь известно, что папку он открывал, вот запятую поставил, – важно заметил Елагин. – Неплохо было бы узнать, читал он или нет. Есть там что-нибудь, что не вошло в отчёт, чего он не мог прочитать в другом месте?
– Есть и много.
– Тогда вот что: при случае попробуй прощупать его по этим вопросам, поспрашивай его так, чтобы стало ясно, читал ли он работу.
Виктор Титыч в прекрасном настроении расхаживал по комнате и удовлетворённо потирал руки. По его словам, он только что закончил решение очередной задачи и, как любил говорить, «поставил толстую точку над i» и, «по существу, закрыл вопрос». Он горделиво, с насмешливой полуулыбкой поглядывал на Елагина и Митю. При таких сценах Мите приходилось присутствовать не первый раз. Таким образом Титыч уже позакрывал много вопросов. Желчный Елагин утверждал, что ничего он не закрывает, а только лапает эти вопросы, чтобы другие в своих публикациях на него ссылались. За сообщением об очередном успехе обычно следовала задумчивая фраза: «Ума не приложу, чем ещё можно заняться в нашей проблематике?»
– Ума не приложу, чем ещё можно заняться в нашей проблематике? – задумчиво произнёс Виктор Титыч, глядя в окно.
– Виктор Титыч, а если…
И Митя предложил заняться тем, что в законченном виде было изложено в его работе. Он не рисковал. Если Похолков и читал его диссертацию, то у Мити имелись соображения, как решённый вопрос можно развивать дальше.
– Это мелковато. Но надо подумать, – глядя в потолок, ответил Виктор Титыч.
